Весна 1989, май. Она возникла среди тусовочной толпы на Арбате, где-то возле театра Ермоловой, недалеко от «Бисквита». Напоминала шест, увешанный разными закорючками. Даже руки, худющие длинные руки, смотрелись чем-то вроде кудряшек. Волосы у неё всегда были короткие, на мой вкус. До плеч. Нормальная системная длина, каре. Лежали они чаще всего пышно, снопом, тёмной соломой. При её худобе казалось, что такие пышные волосы невозможны, - что это парик. Она протяжно, почти мяукая, отвечала кому-то, поддерживала разговор. Кроме Собаки (Андрея Русинова), я тогда никого не знала (из новой, да и из старой Системы тоже). На Баги особенного внимания не обратила. Пришла на Арбат в очередной раз послушать Собаку, а с ним Хоббита, Дрона, Костю Седунова и Вадика Степанцова. Однако в тот день всем было грустновато, концерта не было. Собакин жаждал добавки портвейна, о чём и пел: «В магазине есть английский вайн-портвейн/ так давай его задринчим поскорей!/ От английского вина прёт такая нирвана!/ И мы лабаем на гитаре до утра: yesterday!»
Мне до того, кто и что в Системе, дела не было, но эти сборища очень нравились. Сама была сердитая и считала, что есть только одна настоящая хиппи - я. И конечно об этом, из волосатого снобизма, никому не говорила. Однако Баги обратила на меня внимание, и вот по какому поводу. Жилетка. Чёрная бархатная жилетка.
Жилетка эта сшита была мною, руками, по всем канонам хиппового ремесла, но довольно грубо. Это был фрагмент моей внутренней жизни. Съездила в Загорск, везде опоздала, на всех обиделась и уселась возле семинарии шить эту самую жилетку. Сшила, вышила цветными нитками, без выкроек и дополнительных линий, «рок-нролл мёртв», надела и вернулась в Москву. Спустя некоторое время объявилась в ней на тусовке.
Баги тогда было 22 года. Звали её Елена Эйм. Родилась в Одессе, в 1967 году, в мае или июне. В середине восьмидесятых оказалась в Москве и, как многие подтвердят, хотела стать хиппи. Есть легенда (очень красивая, за достоверность которой не ручаюсь), по которой Багги автостопом добралась до Новосибирска. Там вписалась в местной общаге. И заметил её не кто-то, а сам Женя Чикишев, Саша-Николаша, бессменный руководитель «Дяди Го». Баги изловили, спросили, умеет ли она петь. Высокий, резкий, пронзительный голос с мяукающими переливами - даже при разговоре понятно, что петь умеет. Багира, у которой в голове к тому времени прочно поселилась Джа-Джа (Джанис Джоплин), ответила, что умеет. Так был записан вариант песни «Дядя Го».
Увидев жилетку, Багира подошла ко мне и попросила её. Без предисловий, не спросив имени, как будто мы были уже не весть сколько знакомы. Я сняла (к вещам ведь нельзя привязываться) и передала её Багире. Собакин, открыв один глаз, пронаблюдал за сценой и сказал, покачав головою: «Смотри, не пожалей потом». На этом первая встреча закончилась. Долгое время Багиры я не видела. Жилетки, понятно, тоже.
В начале 90-х мне довелось жить в огромном доме на Каляевской (ныне улица Долгорукого), у Сергея Соколовского. И вот снова поздней весной (кажется, это было присвоенное Багирой, как жилетка, время) Багира возникла. Соколовский привёл её - уже не помню откуда. Ещё более худая, одетая кое-как, но вся внатяжку, как струнка. Или как игла. Она вообще напоминала длинную иглу. Тогда у Багиры оказалась отчего-то много-много денег. Судя по рассказам, встретилась с отцом, и тот поддержал блудную дочь. Однако в рассказах об отце было нечто уж очень ироничное. И вот все, кто находился в тот момент у Соколовского, пошли вместе с Багирой тратить деньги. Багира буквально взвизгивала, выпевала-выкрикивала: смерть мажорским шмоткам и хавчику! Мажорские шмотки и хавчик вскоре появились. Из ближайшего ночного супермаркета, которые в Москве тогда были в новинку. Сиреневые пластиковые пляжные шлёпки, которые стоили тогда неразумно дорого, маечка, в которой на ключичные кости Багиры смотреть стыдно было, и яркая юбочка-мини, из которой как электрические провода тянулись Багирины ноги. Принесли, кажется, хорошее винцо и пищу. Тогда эти нелепые консервные банки: кукуруза, оливки, грибы, ветчина, сыр - казались экзотикой. Начался праздник. Вскоре стало ясно, что праздника не будет. Багира вовлекла всех в сильнейший водоворот эмоций. Порой мне казалось, что кроме Баги никого в комнате нет. Она возмущалась, ругалась, швырялась, кружилась. А то вдруг садилась за стол и начинала меланхолично (или гламурно), как Энди Уорхолл в ролике с гамбургером, поедать (уничтожать) мажорскую еду. В конце концов Багира убедила всех в том, что она всех напрягает и убежала на чердак. Благородный Сокол отыскал беглянку и погладил по голове: шея-то тонкая. «Да!» - вскинулась Багира и просияла, так что все веснушки задрожали, каждая в отдельности. Это: шея тонкая - стало их кодовым словом.
Я видела её стихи и читала их. Написаны были на листках удивительно ровным и строгим почерком, ничего общего с Багирой не имевшим. Считалось, это гениальные стихи. Считалось, что всё, что делает Багира, гениально. Я сомневалась. Она раздражала меня и вызывала почти физическое отторжение. Однако я чувствовала, что со стороны Багиры исходит тёплая симпатия. Это подкупало.
В то лето Багира часто появлялась на Каляевке. Иногда ночью все, кто был в доме, отправлялись гулять по Москве. Иногда с определённой целью. В одну из таких прогулок Багира разговорилась. Она рассказала о Джа-Джа, Джанис Джоплин. Это была её первая любовь. Багира обожала её (я - нет; тогда меня Джоплин только раздражала) и считала, что связана с ней (астрально, кармически - всё равно). Знала ли Баги об Олесе Троянской, сказать не могу, хотя тогда я уже слышала имя Троянской, а записи ходили по рукам. Олесю Троянскую называют субдоминантой к Джоплин.
Баги удивительно ярко рассказала, как крутился винил с Джоплин, кажется «Pearl», и она не могла понять, зачем так истерично поют. «Джанис-психотичка» - такое определение было в одном из её стихотворений. Затем рассказала о своей подруге, которая «носит пошмоцанную (именно пошмоцанную!) дублёнку как королева». Она хотела ещё много чего рассказать, её переполняло. Взмахивала руками как костлявыми крыльями, от себя. Позже, в одном из воспоминаний, я наткнусь на определение рук Джоплин: жердеобразные. Возможно, у Багиры были те самые жердеобразные (но очень сильные) руки. Она вообще была как пружина, даром, что одни жилы.
Что точно: людей она любила, и в этом была настоящая хиппи. Воровство, из-за которого её порой выгоняли даже самые горячие поклонники, всерьёз воспринимать было нельзя. Ведь правда, нельзя привязываться к вещам. Ещё что точно: она была нежная. Могла положить руки на плечи, как с дерева, стряхнуть тоску. Доверчиво заглядывала в глаза, кокетничала, вызывала к жизни, обольщала. Багира и есть.
Мой знакомый художник увлёкся Багирой. Она соизволила пожить у него. Художник был настоящий: бумага и постель. На третий, кажется, день Багира возмутилась: «Я что, твоя постельная принадлежность?» Художник опешил: «Да, ты моя постельная принадлежность!» Багира тут же умчалась в Питер и собрала команду. Стала выступать в клубах и красить волосы в ярко-рыжий цвет.
Помню, после очередной по счёту бессонной ночи я разрыдалась у Соколовского на балконе. Утешить было невозможно. Дверь на балкон была закрыта. Я наблюдала грустный пыльный рассвет. И вот за дверью вдруг возникла до неприличия весёлая Багирина головёнка, а затем и рука, размахивающая ложкой. Багира успела сварить (и конечно сжечь в кастрюле) рис, а теперь приглашала завтракать.
Затем снова долгий перерыв. И вот совершенно случайно мы встретились. В ЦРДИ, на фестивале молодой поэзии, в 1994 году. Багира не просто подходила. Она налетала, нападала, хватала в охапку. Раз - и подняла меня в воздух. Я тогда была нелепая как кукла. В бархатных, с Тишинки, сапогах, чёрном свитере и белой блузке. На Багире была мягкая старая фетровая шляпа, огромное тёплое пончо и длинная юбка. Она кажется немного пополнела, лицо округлилось и стало почти старое, но доброе. Говорила что-то о песнях на мои стихи, но всегда было трудно понять, что она имеет в виду.
Как я узнала некоторое время спустя, Багира приняла святое Крещение в Православной Церкви и очень сильно изменила свою жизнь. По воспоминаниям людей, знавших её тогда, то была жизнь блаженной. Сомневаюсь. Но многие из моих церковных знакомых Багиру любили. Одна рассказала о том, как Багира будила её на рассвете и вела в храм. Как они вместе читали положенное правило. А после Святого Причащения Багира кормила девушку йогуртом. Именно она, Елена, привела в храм Всех Святых, что в Красном селе, молодого волосатого Артемия, который стал дьяконом, а потом и священником. Более красивого голоса, чем у него, я нигде вживую не слышала.
О её романтической, в полном смысле слова: красивой и жутковатой - смерти ходили легенды. Не думаю, что это было самоубийство, но и не думаю, что случайность. Багира жила рядом со смертью. И в этой её кончине: с розой, в красном - было нечто очень ей свойственное.
Из моих стихов она выбрала три. «Подарите дом Максимке», «Я заклинаю» и «Уберите двенадцатый дом». Все три вошли в самиздатовский сборник «Абсолютная жизнь».
Январь, 2010
специально для trip-aero
Живой журнал автора: 
kamenah
