Написано на конкурс в Заповеднике сказок (
rualev.livejournal.com)
– Что-то давно ее нет… Заждались все…
– Да, может, и вообще не приедет… Разве что автостопом проскочит на пару дней… Юг однако…
– Раз в десять лет можно и подольше задержаться!
– Ну, и где же мы ее поселим?
– Да у кого-нибудь… мало ли народу. Да вот хотя бы… Глянь. Вон идет, внизу. Живет отдельно от родителей. Съехала от них из-за работы, в такие условия работодатель поставил. Гостеприимная. И однокомнатная вполне себе. Да я сейчас окликну ее, она поднимет голову, и ты рассмотришь. Эй, Аривик!
Прохожая подняла рыжую голову и уставилась вверх. Над нею бились о стену, шуршали и дрожали на ветру два платановых листа – один янтарный, а другой рубиновый. Была поздняя южная осень.
30 ноября я получила электронное письмо от моего дорогого друга, живущего в северных широтах. «Аривик! - писал он. – Я всегда с удовольствием произношу твое южное имя. Как протекает жизнь вблизи моря, которое никогда не покрывается льдом? И кстати – не примешь ли ты у себя на пару дней мою близкую подругу?»
Это «кстати» меня прямо деморализовало! Так красиво начав про мое южное имя, он свел все в итоге к своекорыстным интересам. Я уж не говорю о том, что он попросил принять его «близкую подругу» - это он, который мне всегда (правда, совсем-совсем немножко, но тем не менее) нравился! Глубоко вздохнув, я начала писать ответ. «Сашка, - щелкала я по серебристым клавишам компьютера, - я приму хоть десять твоих подруг, если тебе это доставит хотя бы минуту радости».
…Дальше дело было за малым. По смс он сообщил мне день ее приезда, и я пошла на вокзал. Надо сказать, утро выдалось странное – небо было не просто серым, а многозначительно-серым, и тополя стали как будто прозрачнее, словно остатки листвы, в южных краях до марта дрожащие на ветвях, за ночь испарились. Именно испарились, а не опали - земля выглядела железной и не была отмечена ни единым золотым штрихом.
Когда я подъезжала к вокзалу, начал подниматься ветер. Он легонько взъерошил мои рыжие волосы, поиграл поясом легкой куртки и вдруг весь мусор, которым был покрыт привокзальный асфальт, взметнулся вверх! Поднялся черный вихрь, а в этом вихре к перрону, таинственно светя алым зрачком, стремительно приближался поезд. Его было едва видно сквозь нити черного ветра, и я с трудом отыскала нужный вагон. Я стояла у его двери и глядела на выходящих, стуча зубами от холода. Вот полная женщина в светло-синем – не то, вот мальчик с догом – не то, не то, не то, ждать становилось невыносимо, и тут с неба в довершение всего повалили белые хлопья и среди них показалась она – белая шуба (надо же, угадала, по погоде оделась!), правильные черты лица (Сашка мне скидывал фотку) и на какой-то миг мне показалось, что сквозь снег сверкнули синим-синим ее глаза! Но последнего быть не могло – не светятся глаза так ярко, как огни семафоров – и я подала ей руку, и мы поехали ко мне домой.
Дома был дубень. Отопление отключили очень кстати. Еще более кстати отключили газ.
– Хорошо, хоть свет не отключили, - порадовалась я. – А то холодильник бы потек и накрылся бы наш праздничный обед окончательно.
– Этого ни в коем случае нельзя было допустить, - сказала моя гостья хрипловатым, но приятным голосом. – Того, чтобы холодильник потек.
– …Вот, - продолжала я. – А так не беда, я сейчас на электрической плитке все разогрею…
Я полезла в отделанный под мрамор шкаф «пенал» и через секунду удивленно вертела в руках переломленный провод обшарпанной электроплитки.
– Старая уже, - сказала моя гостья, проводя белыми, даже почти прозрачными, как тонкие сосульки, пальцами по ржавой поверхности. – Выбрасывать пора. А чай я холодный люблю. Не говоря уж о том, что вино не разогревают.
Между тем в квартире становилось все холоднее, а на улице и вовсе свирепствовала невероятная для наших краев метель. Я не стала снимать куртку (а моя гостья сняла шубу и осталась в одном свитере с синим скандинавским узором – сразу видно, закаленная северянка!) и мы откупорили бутылку белого вина.
– Ну, рассказывай, как доехала, - попросила я, отхлебнув немного из бокала с золотым ободком, но не согревшись. Гостья нравилась мне все больше и больше. – Холодно было в вагоне?
– Сначала жарко, - сказала она. – Но это было еще до того, как купила билет.
Мы пошли спать только за полночь и, перед уходом с кухни глянув на термометр (для этого, как всегда, пришлось зажечь фонарик, ведь градусник висит на улице – в темноте), я присвистнула. Было минус 10 градусов по Цельсию.
Я проснулась, увидела, что еще темно, и заснула снова. Потом проснулась опять – но было все еще темно. А в третье мое пробуждение я увидела над собой полярное сияние. Это моя гостья наклонилась ко мне так низко, что ее сапфировые глаза (прямо на глазах меняющие цвет) заслонили абсолютно все, и сказала хриплым шепотом:
– Ты спишь? А я по делам пошла. Ключ не дашь?
– А сколько время? – тупо хлопая ресницами, спросила я.
– Одиннадцать.
– Что?!
Я вскочила. И увидела, что, похоже, и вправду наступила полярная ночь. Тучи висели над городом так низко и так густо, что снег, казалось, не летел из них на землю, а перешагивал то короткое расстояние, что отделяло его от земли.
В офисе был собачий холод, но все же немного теплее, чем в квартире. Я не упоминала, что спала под четырьмя верблюжьими одеялами, одно из которых было в шелковом пододеяльнике, алом и расшитом золотом. А моя гостья провела ночь в каком-то особом спальном мешке, который привезла с собой – по-другому она спать отказалась. Мешок был, как ни странно, украшен какими-то блестками и напомнил мне багажи дед-морозов, которые я видела на разных елках и под елками находила. «Странно, странно», – думала я и вдруг поймала себя на том, что произношу это слово вслух. Вот так странно начался мой рабочий день; я со вздохом вошла в Интернет, чтоб узнать метеоновости и просто поинтересоваться, что происходит в мире.
А в мире, оказывается, происходило такое!
«В Гренландии в разгар зимы вдруг потеплело и расцвели розы» (какие в Гренландии могут быть вообще розы?!), а «в горах Кавказа выпал снег, его слой толщиною 15 метров засыпал ущелья и сделал дороги непроезжими», а так – «жертв и разрушений нет, спасатели работают над расчисткой автотрасс. В Махачкале прекращено транспортное движение, потому что городские дороги оказались не приспособлены к таким погодным условиям. Нет, ну в самом деле, никто и представить себе не мог…» - на этом корреспондент не завершал свою статью, но я завершила ее чтение и уставилась в одну точку – это была произвольно выбранная мною точка в пространстве. Я почему-то вспомнила, что моя гостья, уходя, говорила о каких-то «делах», и я сама же дала ей ключ…
Дни шли за днями. Ущелья расчистили, транспортное движение в Махачкале возобновилось, жертв и разрушений по-прежнему не было, а снег все падал и падал, медленно и безостановочно, и под моими окнами круглосуточно не стихал счастливый детский смех (пестрая детвора беспрерывно каталась на санках и играла в снежки), а я привязывалась к моей гостье день ото дня все больше и больше. Не смотря на то, что газа и отопления в квартире по-прежнему не было (зато холодильник продолжал работать). Электроплитку я пробовала относить в починку, но все мастерские в тот день оказались закрыты, а потом у меня не было времени… Я плюнула на это дело и стала, когда хотелось горячего, обедать у друзей-приятелей, а когда не хотелось – обходиться тем, что любила моя гостья: холодный чай, мороженые овощи, просто – мороженое, даже окрошка (которую, оказывается, нужно обязательно есть холодной!). Однажды мы вот так сидели на кухне, пили холодный чай с холодными конфетами (а когда конфеты бывали горячими?!) и мирно беседовали.
– Вот знаешь, Бэлла, - говорила я своей гостье (она сказала, что ее зовут Бэлла, а фамилия - Белая). – Представь себе ситуацию: она ему нравится, а он ей не то чтобы нет, но постоянно ситуация складывается так что… ну, ты понимаешь… Или еще вот такая ситуация – он ей очень, очень нравится, но только… понимаешь?…
Правда, весь этот монолог сопровождался многочисленными жестами, сложной мимикой, тонкими интонациями и прочей невербальщиной, но, судя по всему, Бэлла обладала умением понимать с полуслова и даже совсем без слов, потому что она серьезно и энергично кивала головой и порывалась вставить словечко в мои излияния.
– Ты должна быть чистой, понимаешь? – говорила она, наклоняясь над столом. – Как… вот! – и она вывернула широкий рукав своего домашнего халата, алмазно-белого (но абсолютно непрозрачного) с лицевой стороны и ослепительно-белого с изнанки.
– Я понимаю, - говорила я, - понимаю, а ты вот мне скажи…
И тут в дверь постучали. Мы замолчали разом – так же, как до этого одновременно говорили. Обе посмотрели на часы. Было за полночь.
– Мама дорогая, кто это, - пробормотала я, пошла к двери и глянула в глазок.
В коридоре стоял Сашка. В своем обычном расшитом звездами плаще и остроконечном колпаке. А я разве выше не говорила, как выглядит Сашка? Ах, значит, забыла.
Я впустила его внутрь, и он тут же бросился на кухню. Я пошла за ним, но его голос достиг моих ушей раньше, чем я покинула прихожую.
– Ты с ума сошла! – кричал он. – Я же сказал, на пару дней! Почему ты не отвечаешь на электронные письма? – накинулся он на меня, когда я появилась рядом. – Почему не берешь трубку…
– Ой! – сказала я и бросилась к своей черной сумочке, лежащей в прихожей. И увидела, что мой мобильник давно разрядился. – А в Интернет я как раз собиралась вот на днях, - мямлила я.
А Бэллы уже на кухне не было. Она кинулась в зал, где лежали ее вещи, и лихорадочно начала их паковать. Мы с Сашей стояли рядом.
– Мы сейчас срочно уезжаем, - сказал он, - я уж ей и билет купил. Глаза у тебя классные, в них как будто ваше южное солнце плещется… пополам с южным морем… ну, что у тебя там не влезает, да ногой подтолкни, - последняя фраза была обращена не ко мне.
– Да, кстати, - обернулся он уже на пороге, запахивая свой звездный плащ (а Бэла в белом стояла у него за спиной и ее глаза горели синим огнем в темноте. - А не сможешь ли ты весною принять еще одного постояльца – моего близкого друга?
– Конечно, - сказала я, улыбаясь. – Конечно. Мои двери всегда открыты и… Словом, конечно.
Над белым песком и насквозь прозрачным морем (с высоты птичьего полета можно было видеть пестрые камешки и длинные водоросли на дне) летели два платановых листа – янтарный и рубиновый.
– А я всегда мечтал побывать на Канарах, - говорил один другому. – Не зря говорят: если чего-то очень хочется, то это обязательно сбудется! Удачно мы в этом году Зиму на Юге поселили - по всей Земле чудеса с погодой твориться начали. Надо будет весной попытаться такую штуку повторить.
– Насчет весны уже все обговорено, - отвечал второй.
– Мама, мама, смотри, осень! – закричала снизу шоколадная девочка, указывая пальчиком вверх. На пальчике блеснуло зеленым камушком драгоценное колечко.
– Не болтай глупости, тут осени не бывает, - буркнула стройная шоколадная женщина, лежа на животе и листая что-то пестрое.
– Мама, а если тут осенние листья пролетают, то, может, и снег пойдет? – не обращая внимания на материнские слова, продолжала девочка. – Мам, я хочу снег, никогда не видела! Листочки сказали, что если очень хочется, то все сбывается… Эй!…
А листья тем временем тихонько исчезли из поля ее зрения в солнечных лучах над морем – два остроконечных, платановых – янтарный и рубиновый.
