Если вы увидите на окраине города, на улице Калинина двухэтажный, белого цвета дом, поднимитесь по шатким ступенькам, брезгливо придерживаясь за перила кончиками перчаток, на второй этаж и повернёте налево, то вы наверняка упрётесь взглядом в деревянную, покрытую облезлой зелёной краской дверь. Вы, конечно, с издёвкой подумаете, что этот дом – единственный в городе, где ещё остались такие ветхие деревянные ступени, неприятно скрипящие при каждом вашем шаге. Но всё-таки, подойдя к двери, нагнитесь, и вы увидите меня, замочную скважину, вглядитесь в пустоту отверстия для ключа, и ваш взгляд погрузится в тёмные глубины, о которых вы даже не могли предположить.
Итак, зачем я вас позвала, заставила войти в этот ничем не примечательный дом? Ах да, я хотела рассказать про одного человека. Много людей поднимается по этой ветхой лестнице, подходит к двери, вставляет и поворачивает ключ. Люди по-разному ходят, уж я-то знаю. Одни скрипят, другие шуршат. Вы, люди, скрипите, если очень сильно устали, и вам лень передвигать ноги, а скрипит, например, какая-нибудь элегантная дама, стараясь не свернуть каблуки. Ступени в нашем подъезде подлые: чем осторожнее ступаешь, тем громче они скрипят. Они чувствуют, что вам охота идти бесшумно, и злорадствуют про себя: «Ступай осторожнее, ставь сначала носок, а потом пятку, старайся, задерживай дыхание, всё равно мы будем скрипеть». Много людей… Очень много…
Вот и сейчас идёт кто-то. Я предвкушаю приятную беседу с моим единственным другом – ключом от моей двери. Но нет, этот человек пришёл к соседям. Грустно и жаль, просто другая замочная скважина издевательски усмехается, скосив на меня хитрые глаза; ей почему-то кажется, что чем больше у них друзей и знакомых, тем престижнее её положение среди других замочных скважин. Ей кажется, что положение хозяев накладывает и на неё отпечаток престижности. К тому же она радуется возможности услышать очередную сплетню, которую ей торопливым шёпотом перескажет ключ. Но этот человек не открывает дверь, он вежливо стучит, возможность посплетничать исчезает. Моя соседка – замочная скважина разочарована и чуть не плачет, она уверена, что я сейчас начну злорадствовать, но это не в моём характере, и я делаю вид, что не заметила её разочарования.
Я не люблю людей: всякий раз после прихода нового человека все замочные скважины ссорятся. Впрочем, у нас всегда натянутые отношения, и посещения людей – просто предлог для наших ссор. Не люблю людей. Единственное исключение – моя хозяйка. Я её обожаю. Я восхищаюсь ею. Она такая молодая, красивая, умная, добрая. Её нельзя не обожать. Просто так. Без причины. Известно, очень легко любить просто так, и очень сложно – за что-то.
О чём это я? Ах да, о том человеке. Он пришёл рано утром и разбудил меня. Я узнаю о наступлении утра по шагам, раздающимся на лестнице. Он позвонил, и моя хозяйка открыла дверь. Несмотря на ранний час она была полностью готова к выходу, причесана и выглядела бодрой, может быть, чуточку испуганной. Он вошёл, и моя хозяйка захлопнула дверь, но я могла видеть и слышать всё, что происходило в квартире. Он, улыбаясь, спросил: «Ну, ты готова, Яна?» Она усмехнулась: «Я всегда готова, но…», — она помолчала, потом, видимо, решилась добавить, — «Но ведь даже у профессионалов могут быть моменты, когда очень страшно. Очень», — Яна замолчала, я заметила, что она вся как будто сжалась, словно ожидала что-то неотвратимое, но нужное, — «Костя, я тебя люблю», — и снова выделила тоном, с силой произнесла «Очень».
Костя ласково сжал её руки в ладонях: «Если боишься, это хорошо; когда утрачивают страх – разбиваются, но ты не бойся – даже если парашют не раскроется, ты всё равно приземлишься, мимо земли не пролетишь.
Яна рассмеялась, и мне тоже стало как-то радостнее: на меня тоже подействовал этот уверенный и рассудительный, но мягкий и добрый голос. Очень мне понравился этот Костя.
Потом они ушли, захлопнув дверь. Я размышляла об услышанном, а потом заснула, так как мне надоело слушать разговоры других замочных скважин, а больше никто не приходил и не стучал. Я спала до вечера, а потом пришёл Костя с каким-то другим человеком, которого я никогда раньше не видела. Они открыли дверь и вошли. У меня вдруг возникло страшное предчувствие, и сердце бешено заколотилось.
- Что случилось? – спросила я у ключа. Ключ недоумённо вздохнул, и его сразу же вытащили. Когда они прошли в квартиру, Костя тяжело опустился в кресло. Мне пришлось скосить глаза, но всё равно я могла видеть только его лицо. Оно исказилось, в глазах появились слёзы, и он закрыл лицо руками. Потом он тихо спросил: «Когда ты уходил, она уже умерла?». Тот незнакомый человек мягко произнёс, положив руку на плечо Кости: «Она была сильной, но жить неполноценной жизнью она бы не сумела… Она ведь сломала позвоночник…»
Костя глухо спросил, не отнимая руки от лица, так что я не всё расслышала: «Лопнуло в двух местах… Случайно?» Вопрос повис в воздухе, я задрожала, тот человек ответил: «Да, случайно».
«Как ты думаешь, нужно взять её документы?»
«Наверное, тебе просто придётся её опознать».
Потом они ушли, так и не взяв документы Яны. Я заметила, что Костя, взяв перчатку Яны, держал её, словно само прикосновение к этой кожаной оболочке её руки как-то утешало, а потом унёс с собой…
Вскоре в квартиру вселились другие люди, они долго переставляли мебель, стучали, гремели, устроили шумное новоселье, а однажды они заговорили про Яну — прежнюю хозяйку их квартиры. Так я узнала о том, как
