Сегодня пасмурно. Небо целиком скрыли серые тучи, но дождя не будет. Пока не будет. Может, завтра и грянет. Ветер с глухим посвистом причёсывает не успевшие облететь деревья – шевелюру Земли. В такие дни мне не работается. Хочется подойти к окну офиса и стоять, долго-долго вглядываясь в серое небо, деревья, их клонящиеся под ветром верхушки, растворяться там, в далёкой выси… Такое небо и ветер напоминают мне о прошлом. Коллега, солидная матрона 50 лет, жалуется, что на неё шум ветра действует угнетающе, нагоняет тоску и ей, мол, хочется спрятаться. Ну что с неё взять – человек.
Недавно из нашей фирмы уволился сотрудник. Хороший мужик и руки золотые, но периодически бывал в запоях, и начальству это надоело. Мы с ним приятельствовали, и, уходя, он спросил меня, не надоела ли мне эта фирма, где начальство такое-растакое, где ведётся политика выдавливания неугодных дирекции, где… Работа как работа, не плохая и не хорошая, и я пока не ищу другую. Я ответила ему что-то уклончивое. Я стараюсь по возможности не ссориться с людьми. Сейчас они здесь, на Земле, хозяева. Они и их Создатель. Но не хочу ссориться не по этой причине. Если я невольно разозлюсь на кого-то, по-настоящему разозлюсь, то, как бы я ни сдерживалась, жить ему останется максимум полгода. При том, что активных действий я не предприму. Вступят в дело незримые энергетические механизмы… А я этого не хочу. Нам, таким как я, лучше не бросаться в глаза, не «светиться» здесь. Тем более – силой своей энергетики. Я выгляжу как человек – ну естественно, наши души так же перевоплощаются в земные тела, как и человеческие, по принципу реинкарнационной «школы» местного Создателя; Он же нас, тех, кто остался в живых, усыновил после Великой Битвы Богов, когда нас бросили наши Родители – Иные Боги, спасшиеся за Грань… Но, хоть я и выгляжу как человек, мне нельзя показывать свою силу. Точнее, свои способности. Сила-то у меня, земной, такая же, как и у любой женщины. Но это что касается силы физической. Пару раз я задумывалась: а почему мне нежелательно проявлять здесь свою силу? Ответ нашёлся сам: потому что последствия непредсказуемы. Информационное поле – везде, оно пронизывает всё; дёрнешь за ниточку здесь – аукнется через пару месяцев где-нибудь в Караганде вторым Потопом, и, что гораздо хуже, может задеть кого-то, кто дорог… А у меня родственники. Из местных.
Так случилось с Танькой. Она единственная, кого я в этом воплощении близко знала из Наших. Из Пасынков, усыновлённых Создателем людей и других местных народов. Нас осталось мало. В Битве Богов трудно было уцелеть даже Богам; люди тогда едва были созданы…
С Танькой мы общались; она, как и я, обладала Памятью от рождения. Это не значит, что мы помним всё, все воплощения и то, что было до, но мы можем вспомнить, когда захотим. И она как-то высказала мысль, что непроявление силы здесь – признак страха, это такой же наш мир, как и людей, детей Его… Моя интуиция говорила обратное, но я не стала спорить. Моё дело – сторона, каждый решает за себя. В итоге она вначале обрушила на какого-то придурка, заоравшего ей вслед скабрезность, козырёк подъезда. И, видно, вошла во вкус… Такие дела решать радикальными средствами в нашем положении вечных гостей – не слишком разумно… А месяцев через пять самолёт, в котором возвращались от бабушки её муж и дочка, потерял управление и упал. И Танька, почувствовав происходящее, взяла на себя смерть обоих. В момент, когда самолёт обрушился на скалы, её сердце остановилось. Могла ли я чем-нибудь помочь? Нет. Если бы я вовремя узнала и вмешалась, может быть, могла бы спасти Таньку. И тогда рухнули бы ещё пятьдесят самолётов… Из всех пассажиров тогда остались в живых двое: её муж и дочка. Генка, муж Тани, – человек, а вот дочка… Смотрела я её: незримые крылья есть… а дальше уж и смотреть не стала. Трудно будет девочке, когда вырастет. Я-то помогу, если жива буду. Да буду, куда денусь. С другой стороны… как и чем тут помочь? Информацию она и без меня получит. Поддержать разве что, если понадобится.
Люди, за редким исключением, способностей, подобных нашим, не имеют. Но и те, кто кое-что может… люди, одним словом. Нет, они не плохие, даже славные в чём-то, но… Я прекрасно понимаю местного Создателя – посмотрев на то, что мы, Дети Иных Богов, вытворили до начала времён и к чему это привело, Он решил не рисковать и заблокировал память об инкарнациях и Знания Своим детям – людям. Пусть, мол, сначала пройдут реинкарнационную «школу», это миллионы лет, а уж потом… Нам Он тоже попытался заблокировать, но с нами не совсем получилось. Создавал-то нас не Он…
Правда, среди людей тоже бывают всякие. Видящие и отчасти видящие бывают. Из-за четвёрки таких «отчасти» я три года назад нарушила своё правило Невмешательства. Начитались мужики каких-то магических книг и «выяснили», что я якобы – сильный дух, который может поспособствовать в их целях. Каких целях? Ну если кратко и по сути – власть, бабло, тёлки. Их терминология. Какие ещё цели у людей бывают?.. Впрочем, что там люди. Кое-кто из Наших был не лучше. Обратили взоры вниз, на людей, дабы власть над ними иметь. Власть над людьми! Да господи… Однако я отвлеклась. Так вот, вычитали эти четверо в каком-то «чёрном» трактате одно из моих Имён – в прошлом Пасынки изрядно в этом мире наследили, и я была не из последних, что и нашло искажённое отражение в манускриптах, – и стали выяснять моё Истинное Имя. Глупцы. Даже если бы узнали – это не дало бы им ничего, кроме скорой гибели. Я же не дух или демон этого мира, которых люди в массе своей боятся, а местные чернокнижники жаждут подчинить. Узнав Имя демона или духа, действительно возможно подчинить его и пользоваться его силой, поскольку он не властен над своим Именем. Я же, как и все Наши, не только властна над любым из моих Имён, но и приобретаю некоторую власть над тем, кто это Имя узнал, если узнано оно было с недобрыми намерениями. Правда, я могу и сообщать моё Имя тому, кто вызовет у меня доверие, чтобы он мог позвать меня при необходимости, и я услышу и помогу, где бы он ни находился. Но это – исчезающе малая доля вероятности: во мне неимоверно трудно кому бы то ни было вызвать доверие. Так я думала раньше… Впрочем, в нашем положении лучше не афишировать не только Имена – тем более Имена! – но и, как я уже говорила, всё, что мы можем. Однако той великолепной четвёрке как-то удалось узнать – сей факт меня не особенно удивляет: пространство земное пропитано информацией, – в кого и где воплощена Сущность под моим Именем. Я сочла, что это слишком. Пришлось принять меры… Доблестную четвёрку упекли в «жёлтый» дом. Потом я долго заметала следы – на астральном, энергетическом уровне, разумеется. Дай-то бог сойдёт с рук без последствий.
Вообще-то, говоря откровенно, наше положение не так уж плохо. Вот разве что всё время скрывать свои способности… Мы с детства учимся не отличаться от людей. Крылья скрыть крайне просто – мало кто из людей обладает астральным зрением. И… не знаю, как для Таньки было, а для меня самое сложное – скрыть способность летать. В прошлых воплощениях было легче, а в этом… Особенно когда ветер шумит и небо пасмурно. Так бы из окна и… ввысь, ввысь, купаться в потоках ветра, воздуха, который держит, и любоваться бескрайним грустно-тревожным небом, погружаться в него, становиться им…
– Что это за ореол вокруг тебя, Юми? Ореол света. Солнца вроде нет, откуда этот свет? И преломился так, словно нимб. Аура!
Это коллега. Вместо того чтобы работать, в изумлении на меня смотрит. Что с неё взять – человек. Обернусь и пожму плечами. И безмолвно прикажу крылышкам, раскрывшимся и трепещущим в ожидании полёта, вернуться в спокойное состояние. Отойду вглубь комнаты, бросив прощальный взгляд в окно, на небо. И небо тянется за мной, проникая в окно офиса на 3-м этаже. Это небо тоже помнит меня, наши полёты.
«Не смотри вниз!» Это неписаное правило незыблемо соблюдалось в нашей Семье до начала времён. Дети Иных Богов пришли в этот мир с нашими Родителями, и обращать внимание на местных и водить с ними дела было если не моветоном, то признаком отсутствия самоуважения. Мы царили в небе, они… они нигде не царили. Они прозябали на Земле, хотя кое-какие местные народы – лаланы, к примеру, почти исчезнувший народ, который люди ныне называют эльфами, – имели письменность и владели силой на примитивном уровне; тогда, как и сейчас, это называлось магией. Местный Бог не мешал нам.
Но потом некоторые из Наших пленились мыслью обосноваться на Земле и потеснить местных жителей. Это было несложно. Правда, методы, которые при этом применялись, были весьма неприглядными – люди с трудом воспринимались переселенцами как разумные существа, интересы которых надо блюсти. Впрочем, мы не вмешивались, хотя нам и претило происходящее. Вниз мы не смотрели.
А затем… Прошли миллиарды вёсен, но вспоминать тот хаос огня и смерти и сейчас тяжело. Те из Наших, кто обосновался на Земле, покорив людей, подняли жаждущий взор на наших Создателей. Мы были по могуществу почти равны Богам, но всё же были Дети Богов. А им, покорителям, нужно было больше. Они задумали уничтожить Создателей. Это я узнала позже, когда всё свершилось… Когда было поздно. А тогда они подослали ко мне ту, с кем я приятельствовала. Она пригласила меня на праздник, а там – поучаствовать в Игре, весёлой Игре: необходимо было соединить лучи двенадцати чёрных мечей и одного голубого, ледяного. Голубой меч был моим…
Никогда и ни во что не вмешиваться. По возможности держаться стороны. Вот самая верная линия поведения. Не заводить отношений. И уж конечно – ни в кого не влюбляться. Танька, по большому счёту, погибла – хотя что там «погибла», душа бессмертна, обретёт новое воплощение, – в немалой степени из-за того, что решилась ассимилироваться с земными, причём на уровне самых тонких чувств… чувства Любви! Она решилась полюбить земного мужчину, да ещё и родить от него ребёнка! Известно, что даже между земными любовь обычно оканчивается скверно… Однако, останься Танька жива, не знаю, как бы окончилось у неё, возможно, что и – «…жили они долго и счастливо и умерли в один день». Хорошо бы. Дай ей местный Бог вот такого, счастливого следующего воплощения!
Я, в отличие от неё, никогда не ощущала потребности в собственной семье. Жить с земным мужчиной – пфф!.. готовить обед – я и готовить-то не умею… Да ещё и детей рожать. Каких детей? Что это будут за дети? О чём Танька думала, когда завела дочурку? Думала ли о том, каково ей, подросшей, будет скрывать ото всех желание – и умение! – летать? А если внезапно придёт срок всем нам возвращаться за Грань? Что будет с её малышкой? Метиской земного человека, сына местного Бога, и дочери Иных Богов? Да, на Земле атрофируется чувство ответственности. Даже у нас.
Хотя что это я так о чужом ребёнке беспокоюсь? Мне-то всё равно.
Чувство ответственности… В прошлом году в День независимости России – это ж надо, «независимость» куска Земли от другого куска! ещё одно свидетельство недалёкости местных, – патриотически настроенное начальство отпустило всех отдыхать на три дня, а само укатило на неделю на Канары. И живущего в нашем кабинете волнистого попугая я на эти дни забрала домой – ведь никого в офисе не будет, а воду пернатой зверюге надо менять ежедневно. Когда я вернула клетку с птицей обратно, коллега спросила, не привязалась ли я к нему за это время. Это за три дня-то! Смешно. Да и вообще, позволять себе привязанности нелепо – они могут спровоцировать на нелогичное поведение и излишне привязывают к Земле…
Эх, Танька… Эльтааннар. Я знаю твоё Имя, и я буду помнить его. Может, когда и встретимся. На всё воля местного Бога. Пока это так.
А помнишь, как ты однажды, придя ко мне поздравить с Днём рождения, назвала меня одним из моих Имён? Юллуутаннаами. Значит, ты будешь помнить моё Имя. Только не забудь его. Знаю, что не забудешь… А впрочем, забудь, если хочешь. Я не собираюсь хранить эмоциональные привязанности, даже и с Нашими… М-да, внутренние монологи – первый признак сумасшествия, говорят. Смешно.
Кого я хочу обмануть? Танька хотела любить – и позволила себе эту роскошь. Хоть и с земным. И не думала о последствиях. Она сделала то, что захотела. А я?..
А может, она вовсе и не любила, а просто боялась одиночества?
Удивительно. Не представляю, как можно бояться одиночества. Тем более нам, Пасынкам. Мы же не люди, мы самодостаточны. Должны быть.
Разные мы с Танькой… Ко всем, кто имел и имеет неосторожность в меня влюбляться, я отношусь в лучшем случае с холодным сочувствием. А пару лет назад, помню, один неудачливый поклонник, набитый фобиями, как голубец фаршем, да к тому же страдающий чувством собственной неполноценности, вздумал мне «отомстить» и сделал мне заговор на смерть, прислав на мой электронный адрес… Впрочем, неважно, что. Мир праху его…
Несмотря на всё это, во мне с детства живёт тяга к дружбе. Настоящей Дружбе. В одном из воплощений у меня был побратим. Он погиб в бою, защищая мне спину. Мы были с ним как братья, хотя знакомство наше началось с драки. Бывает у мужиков. Да, я в том воплощении была мужчиной; да и во многих других… Отмутузив друг друга изрядно и взаимно оценив бойцовские качества, мы пошли с ним в ближайшую харчевню выпить бражки. Это было давно. По земным меркам. Веке эдак в 17-м. И неполных четыре столетия во мне живёт непотухший костёр – желание встретить Друга. С которым – а вдруг… – можно было бы побрататься. Да хоть и с земным, лишь бы достойный. Только не светит мне нонеча, потому как воплотилась я на этот раз – в бабу. Эх…
Впрочем, чего прибедняться. Есть у меня друг, которого я мысленно иногда зову побратимом. Серж, актёр. Он и правда мне как брат. А я ему – как сестра. Точнее, друг. Он как-то проговорился: чем советоваться в сложных ситуациях с приятелями-мужчинами, он лучше спросит моего совета. Я же, в случае необходимости мужской работы в доме, к нему обращаюсь: всё умеет и подскажет, если надо. Познакомилась я с ним полжизни назад, да так с тех пор и дружим. Он красив: брюнет с правильными чертами лица и огненно-ироничным взглядом. Мне нравится видеть, как девчонки перед ним тают. Он тоже метис, почти как Танина дочка, – в его роду был Пасынок, его родной дед. Крылья у Сержа есть, но летает он только во сне, на театральной сцене и когда выступает со своей рок-группой. А по-настоящему подняться в полёт ему, насколько знаю, ещё не доводилось. Впрочем, возможно, я и ошибаюсь. Я-то не распространялась о своих полётах даже ему… Мне нравятся его песни. Некоторые из них мы написали вместе. Я и сама пишу песни, но выступаю с гитарой редко – раз в год и то много. Не люблю толпу и лишнее внимание.
А три года назад я впервые побывала в Санкт-Петербурге – направили в командировку по делам фирмы. И там…
Я и прежде знала, что Питер – красивый и величественный город. Вблизи же, точнее изнутри, он волшебен. Хотя – при чём тут Питер? Я не о нём совсем. Впрочем, как не о нём, если в нём живёт Равиль.
С Равилем я познакомилась, в общем, случайно. Большинство знакомств, если не все, бывают случайны – якобы случайны, – замечала, Танька? Коллега попросила меня посмотреть ей в Питере книжку-справочник Розенталя новейшей редакции. Я зашла в небольшой книжный магазинчик на окраине города – лестница привела в оборудованный полуподвал, заполненный деревянными полками-стеллажами до потолка. Указателей не было, хотя книги располагались по разделам. Равиля я заметила не сразу… то есть тогда я ещё не знала, что его зовут Равиль. Он сидел у дальнего стеллажа, смуглый, чернобородый, в синей рубашке, и почти сливался с полумраком помещения.
Я оглядывалась кругом, пытаясь сообразить, где находится нужная мне полка – ну не переходить же мне на астральное зрение из-за книги, – когда сгустившаяся тьма справа проговорила мягким и низким мужским голосом: «Чем могу быть Вам полезен?»
Разговорились. Оказалось, Равиль держит этот магазин со своим другом-сослуживцем, а как раз в тот день заболела продавщица, и Равиль пришёл вместо неё. Я по характеру необщительна, но Равиль, кажется, мог бы разговорить и камень, при том что сам говорит исключительно к месту и в точку и лишнего слова не вставит. Он извинился за полутьму – «полетела» проводка за 20 минут до моего прихода, чинить будет он сам, – и достал откуда-то мощный шахтёрский фонарь: можно с его помощью осмотреть книги. Что меня интересует? А, это здесь. «А фантастика где?» – это я уже для себя спросила. Он оживился и повёл к ближним полкам. Вот…
Пока я рассматривала книги под его тёплые и дружелюбные комментарии, на улице заморосил дождь, потянуло прохладой. Тут у него и чайник есть, не хочу ли чаю? Хм… можно, пожалуй. А заваривает он чай по-особому: при этом желает добра тому, кого угощает, а у воды такая структура на «тонком» уровне, что способна впитывать и передавать благие чувства, и чай становится – как я его поняла – чуть ли не аналогом святой воде. Я улыбнулась, хоть к церквям и всему, что с ними связано, отношусь скептически: ни одна конфессия ещё не отразила истину неискажённой.
Я провела в магазине шесть часов. Мы сидели пили чай и разговаривали. Обо всём. И чувствуя, как уходят, коркой нехотя опадают с души чешуи извечного настороженного недоверия, я не могла отделаться от некого зачарованного удивления. Я словно встретила давно, тысячелетия назад потерянного брата. И ещё… Выражение «растворяться в глазах» я прежде воспринимала исключительно как лирическую метафору. Растворяться я могла только в небе – сером, сыром небе, затянутом тучами. Иногда – в синем… Но там, сидя с чашкой чая в книжном магазинчике на окраине Питера, я смотрела на собеседника – и растворялась в его глазах. И ладно бы серых или голубых, напоминающих небо, – в карих. Карие небеса…
Он рассказывал мне, что раньше, в сталинские времена, это полуподвальное помещение было частью казематов НКВД, что очень трудно вывести сырую плесень с высокого потолка – для этого он сам поднимается по стремянке, хотя боится высоты. Боится с юности: самолёт, на котором он летел, начал падать… и хоть Аллах спас – он так и сказал «Аллах спас», – жуткое ощущение падения и леденящий страх при виде приближающейся земли остались на всю жизнь. Он рассказывал… много о чём. Я узнала о девушке по имени Вероника, – просто так зашёл разговор, – которая живёт в Москве и с которой он мечтает создать семью, но проблема в том, что мать Вероники не хочет Равиля в зятья, потому что он не еврей. Негоже, мол, «мешать кровь». «Национальностью не вышел», – засмеялся Равиль невесело. Кто он сам, я не спросила; имя вроде персидское… впрочем, какая разница. Я хотела заметить, что Вероника – не больно-то еврейское имя, но смолчала. Какое мне дело… Зато выразила абстрактное желание взглянуть на неё. Равиль тут же достал из кармана рубахи фото. Симпатичная девочка. Совсем не еврейского типажа. Об этом я тоже не стала распространяться.
На следующий день я пришла снова. И на следующий. Равиль был мне явно рад, хотя я уже ничего не покупала. Вышла на работу продавщица и покупателями было кому заняться, а мы беседовали в сторонке. Редкий день в той командировке я пропускала посещения магазинчика книг. Однажды я застала там и второго хозяина – Николая, человека могучего телосложения, отчего-то в камуфлированной форме. Мне налили чаю, как обычно; я достала принесённые конфеты – я уже знала, какие Равилю по вкусу, сама же я к сладостям, за исключением сахара, равнодушна. Возобновился прерванный моим появлением разговор. Говорили о Боге. Точнее, о Богах. Равиль верил в единого Бога – местного, разумеется, а Николай – во многих, но как будто не по-настоящему, а несколько абстрактно. Словно не верил, а воображал, что верит. На реплику Равиля, что Христос въехал в Иерусалим на осле, Николай ответил, что он предпочитает богов, летающих на орлах и золотых крылатых колесницах. Я сдержала усмешку: Пасынки предпочитали летать над землёй на блестящих колесницах, нацепив на головы венки из золота, – это производило невероятное впечатление на тогдашних людей… да и нынешние, похоже, недалеко ушли от тех. Но вот Равиль… Он не переставал меня удивлять. Он не походил на остальных людей; в то же время я ясно видела, что он не из Пасынков. Тогда кто же?
Я уехала из Питера, но мы с Равилем продолжали общаться посредством мобильника и интернет-адресов. С тех пор я полюбила командировки в Питер, сама добивалась их, в связи с чем бывала в городе на Неве несколько раз в год. Если у Равиля было время, он встречал меня на вокзале. Благодаря ему я увидела Петергоф и другие прекрасные места Питера, познакомилась с интересными, удивительными людьми самых разных профессий. Воистину мир людей много глубже и ярче, чем я думала…
Этим летом случилась очередная командировка. И так вышло, что, увлёкшись беседой в книжном магазине, я не заметила, как наступил поздний вечер. Да к тому же разгулялась непогода, и не на шутку: небо наглухо затянуло брезентовыми тучами, ветер словно с цепи сорвался, и на город обрушился невиданной силы ливень. Выйти наружу было немыслимо даже при всей моей симпатии к дождю. Равиль выглянул в занавешенный водой мир и предложил мне переночевать в магазине – здесь, оказывается, есть маленькое помещение с двумя лежанками и даже уборная. Поколебавшись, я согласилась – что было делать? Не ломиться же в такую темень и непогоду до гостиницы.
В комнатке было небольшое окошко, в котором шумел дождь. Выбранная мной лежанка оказалась неожиданно удобной. Равиль лёг на другую на противоположной стороне, не раздеваясь, и повернулся к стене.
Мне долго не спалось. Я вообще с трудом засыпаю на чужой территории. А тут ещё шум дождя – не убаюкивающе-дружеский, как обычно, а холодно-тревожный и тоскливый. Я впервые начала понимать коллегу, боящуюся шума ветра. Впрочем, не родился ещё тот дождь, который бы смог меня встревожить, тем более напугать. Если не считать того… когда спаслись всего несколько человек и несколько пар зверей, а также чудак по имени Ной со своим семейством. Я тогда не спаслась. У меня, как и сейчас, не было пары.
От чуткой дремоты меня пробудили тихие гудки. Щуря ото сна глаза, я обнаружила Равиля стоящим посреди комнатушки с прижатым к уху мобильником. У него был вид, словно его подбросило с постели пружиной. Лицо его выражало тревогу и напряжённое ожидание. За окном по-прежнему шумел дождь. Очевидно, номер не отвечал; Равиль быстро отыскал в телефоне другой номер и снова прижал трубку к уху. Теперь на его лице, видном в световых бликах от уличного фонаря, проступало отчаяние.
Я пошевелилась, показав, что не сплю. Никакой реакции. Тогда я спросила, что случилось.
– С Вероникой плохо, – хрипло и отрывисто проговорил Равиль.
– Она позвонила?
– Нет. – Было видно, что волнение мешает ему говорить. – Я чувствую…
Я села на постели. Чувствует? Это что-то интере…
– Я не успею, – глухо, с болью заговорил Равиль, глядя на меня. – В Москве… Телефоны не отвечают, ни один! Даже если сейчас такси, или поезд – это часы пути. Самолёт тоже… А нужно сейчас! С ней плохо, я знаю!..
Глаза его были двумя омутами горького и сурового отчаяния. Он смотрел на меня так, словно ждал чуда. Или не ждал – просто больше никого не случилось рядом…
Я встала. Что ж…
– Пойдём, – я кивнула на дверь и первой быстро направилась к выходу. Он молча последовал за мной. Я распахнула дверь в дождь. Дверь была вообще-то заперта, и ключа у меня не было, но мне нужно было её открыть – и она открылась.
– Давай руку.
Равиль взял меня за руку; в глазах его мелькнул вопрос, но он не произнёс ни слова – возможно, догадался. А у меня на миг всплыло воспоминание: он боится высоты.
– Только не смотри вниз.
Подняться придётся высоко – над городом полно всяких проводов, да и высотки станут помехой для быстрого полёта.
Где находится Москва – я знала. А вот где дом его разлюбезной – это уж он сам должен будет показать.
Через тактильный контакт ладоней я могу передавать человеку ту силу, которая держит меня в воздухе, – точнее, это особое состояние, при котором воздух держит сам. И пока я держу его за руку – человек будет лететь… Конечно, я никогда ничего подобного не совершала. Но то, что это так, – знаю.
И тут я увидала у Равиля крылья. Такие прозрачные, что почти незаметны даже астральному взгляду. А ведь, пожалуй, несколько совместных тренировок – и он сможет летать самостоятельно… И будет вынужден скрывать свои полёты – если решится на них – от людей. Только вот – страх высоты… И тут у меня высветилась неожиданная, странная мысль: что если и люди имеют крылья, а я просто не видела их, отказывалась увидеть? Надо будет потом обязательно проверить, провести эксперимент… а пока – прочь лишние мысли.
Я увидела растущее изумление в глазах Равиля. Я не стала оглядываться вокруг, видит ли нас кто. Неважно. И дождь не помешает…
Я взлетела, держа Равиля за руку; оказавшись высоко над городом, мы помчались с такой скоростью, на которую я была способна…
…Мы долетели даже быстрее, чем я ожидала. Вот и нужная двадцатиэтажка – Равиль указал на неё… куда-то подевался его страх высоты, и он усердно глядел вниз, разыскивая дом любимой. Двенадцатый этаж, ого! А подъезд с кодовым замком. Фиг с ним, а мы через окно. Не сквозь – я бы могла попробовать просочиться сквозь стекло в качестве эксперимента, но как быть с Равилем, да и ситуация не та, – нет, мы благочинно распахнули рамы, они были не заперты.
На кровати лежала девушка с неестественно бледным лицом. Она, казалось, спала, но что-то в её облике вселяло сомнения в этом. На тумбочке тускло светил ночник.
Я присела на мягкий подлокотник кресла и принялась осматривать убранство спальни, краем глаза следя, как Равиль, вмиг оказавшийся у кровати, бережно коснулся щеки Вероники, позвал по имени, с бесконечной осторожностью приподнял её за плечи – и голова её безвольно запрокинулась. Она не спала. Она была без сознания.
Я пригляделась: на бледном лице Вероники выделялась синим цветом верхняя губа. Я не врач, но врачи в моём окружении есть, и кое-что из их разговоров я запоминаю.
– Сердце, – сказала я.
Равиль кивнул едва заметно, не взглянув на меня. Он уже понял, что сердце, каким-то иным способом. Наверно, чутьём. И уже принимал меры. По мне, так нужно было вызвать «скорую» – пускай спасают, у девчонки проблемы с сердцем… Равиль, видно, решил по-своему. От изумления глаза мои расширились: я и не ведала, что такое возможно, да ещё среди людей. Вероника – человек, Равиль же… Кто же Равиль?
С большой осторожностью он привлёк её к себе, прикрыв глаза и легко, тихонько поглаживая ладонью длинные, спутанные её локоны. Губы его что-то шептали. Заклинание? Молитву? Слова любви? Какая разница. Потому что я видела, ЧТО он делает. Он объединил её и своё энергетические поля и через своё сердце вытягивал её, больное, почти переставшее биться. Прошло минут десять, и лицо её чуть порозовело.
Вытащит. Но «скорая» не помешает. Я выглянула в коридор и по стационарному телефону вызвала врачей.
А вот я, похоже, помешаю…
Поколебавшись, ждать мне Равиля или нет, я решила оставить его здесь. В конце концов, мне нужно в гостиницу, завтра у меня… дела. Там, в Питере. А если Равилю понадобится моя помощь – позовёт. Он знает моё Имя. Я сообщила в одной из наших бесед. А здесь и сейчас – я лишняя.
Обратно я летела не так быстро, как в Москву. Я никуда не спешила и могла наслаждаться ночным полётом под облаками, а то и подняться над ними, я могла предаться небу, растворяться в нём и растворять его в себе – как редко мне выпадает такое наслаждение, – и не смотреть вниз, на эту… странную, странную Землю. Но из головы не шли те нежность и бережность, с которыми Равиль прикасался к любимой. Его поле Любви, соединившись с её полем, выросло так, что достигло меня, пока я сидела на подлокотнике, и накрыло. Такая тихая радость, сияющее спокойствие, полное нежности… Хотелось прижаться щекой и замереть, остаться так навсегда… Я улетела оттуда. Я спаслась. Но я знаю теперь, как это бывает. Танька, Танечка, я начинаю тебя понимать.
И ещё я поняла, кто такой Равиль. Он – из древнего народа, созданного местным Богом и имеющего некоторое отношение к людям. Он – Охраняющий Землю. Их после той Битвы осталось немного, и я знаю, что местный Хозяин посылает Охраняющих к тем из Пасынков, кто может наворотить бед. Создателю беспокоиться незачем. Существование таких, как Равиль, Серж, да и Лейла, Мария, другие достойные люди, которых я имею честь назвать друзьями, – оправдывает существование человечества, этой Земли, да и самого Создателя. Отныне я буду помогать беречь, охранять и защищать Землю, если понадобится, всей присущей мне силой, от кого бы ни исходила опасность – хоть от сошедших с ума людей, хоть от Пасынков, то есть Наших, хоть и от Иных Богов, надумай они вернуться сюда с угрозой. Моё дело – не сторона. Я теперь буду часто смотреть вниз – ведь там может понадобиться моя помощь.
Да, я буду защищать эту Землю, этот мир, помогать Равилю. А иначе – зачем мне ещё жить?..
