Сегодня к Нему в гости приехал брат. Живя на разных концах большого города, они виделись впервые в этом году. Да и не увиделись бы, но в доме брата отключили горячую воду, брат хотел выкупаться, а к бане не привык. Вот и приехал к Нему на целые сутки – на выходной.
Как раз сейчас, едва за окном стемнело, брат, пошутив что-то напоследок и попросив по пустякам не беспокоить, заперся в ванной. Он был рад брату, словно бы заново родившемуся для Него, укрепившему связи Его памяти с миром прошлого, с окружающим миром. Он услышал в ванной шум воды, и тихо пройдя по освещённому коридору, вошёл в комнату, не подумав включить в ней свет. Подойдя к дивану, Он замешкался, решая, идти ли к выключателю, чтоб при свете почитать, или просто полежать на диване в полутьме – хватало света из коридора. Взгляд Его бесцельно скользнул к окну… и замер, устремлённый на другое окно в доме прямо напротив. Окно было занавешено тонкой желтовато-матовой тканью с едва заметным причудливым узором и освещалось изнутри двумя источниками света – люстрой и, вероятно, лампой, – просвечивающими сквозь завесу. "У меня не горит лампа, а там две", – подумалось Ему мельком, но наблюдаемый факт нисколько Его не опечалил, даже наоборот. Окно с двумя источниками света в данный момент символизировало для Него жизнь, было чуть ли не самой жизнью. На фоне окна ясно вырисовывались чёрные силуэты голых ветвей: середина осени, словно таможенник контрабанду, отобрала листья у деревьев, желавших пересечь зимнюю границу на пути к весне. Желтоватое окно, похожее на последний лист, с чёрными ветвями и темнотой вокруг вызывало всепоглощающее ощущение осени – окончательной осени, плавно перетекающее в тоску ожидания конца, неотвратимости его.
Внезапно нижний источник света в окне напротив, тот, что лампа – лампа ли? – погас. Темнота рывком сгустилась вокруг окна, заставив Его сжаться в безотчётной тревоге. Он был отчего-то не в силах оторвать напряжённый взгляд от этого светлого квадрата с яркой точкой наверху и в какой-то момент непроизвольно связал с этой горящей лампочкой свою жизнь. Если потухнет она – потухнет и Его жизнь. Но лампочка горела ярко, и казалось, так будет всегда. Он ежесекундно ждал, что она погаснет.
Шум воды в ванной усилился, потом ослабел и стих.
И вдруг свет в том окне погас. Возникшая темнота ударила Его пронзительной горечью, но окно зажглось снова. Мигнуло, мигнуло еще раз. Погасло. "Вот и всё, – успел подумать Он. – Всё…" Но через несколько секунд окно вспыхнуло по-прежнему. Теперь Он уже не верил в смерть, в Его возможную смерть. Окно агонизировало, мигая светом, то утопая во тьме, то отгоняя её за свои пределы. Оно играло и агонизировало. Играло со смертью. Он стоял и все так же молча смотрел не отрываясь, не в силах пошевелиться.
Окно погасло в очередной раз. Послышался звук открываемой двери ванной и шаги брата. Щёлканье выключателем. Он был спокоен. Он смотрел и ждал, когда окно осветится снова.
Окно не загоралось.
Брат зашёл в комнату с переброшенным через плечо полотенцем и остановился, заметив застывшую фигуру и неподвижный пронзительно-напряжённый взгляд, устремлённый куда-то в сторону.
– Ты что? – спросил брат.
Он не отозвался. Он ждал света в окне напротив. Но света не было.
– Да что с тобой?
– Окно погасло. – Ответил Он. – Вон в том окне был свет… Две лампы. Сначала одна погасла, потом другая.
– Ну да, выключили свет, – отозвался брат, бросив взгляд на заоконную тьму. – Наверно, спать легли.
– Да, спать легли. – Повторил Он, всё так же заворожённо продолжая смотреть на место только что светившегося окна.
Брат поглядел на него прищурившись.
– Ты так смотришь, будто видишь в этом что-то трагичное.
Он с неосознанным удивлением покосился на брата и отвёл взгляд, устремив его в прежнем направлении.
– Ты слышишь, как идёт время? – неожиданно спросил Он.
Брат в некотором замешательстве приоткрыл рот и не сразу нашёл, что ответить, и Он продолжал:
– Оно идёт по краям потолка, по краям пропасти… шуршит по обоям. Под ним сыплется штукатурка. Вот. – Он сомкнул брови. – А тут ещё и окно погасло.
– Ты просто устал, – мягко сказал брат, подходя и осторожно кладя Ему на плечо лёгкую руку. – Тебе надо отдохнуть.
Рука на плече ощущалась чем-то чуждым, но не противным, не антипатичным. Терпимым.
Он коротко рассмеялся. Нельзя сказать, чтоб Ему было смешно, но смех получился естественным, – настолько знакомы и привычно, уютно – пошлы были прозвучавшие слова.
– Отдохнуть, – повторил Он со смешком.
Отдых был абсурдом, так как отдыхать было не от чего.
– Ты случайно с ума не сходишь, мой друг? – с заботливо-ироничной серьёзностью спросил брат.
– Н-н-н… Не знаю.
– Тебя, наверно, вывела из равновесия та газетная статья о твоей повести. – Предположил брат. – Брось, забудь…
– Статья! – Он снова рассмеялся каким-то посторонним, отсутствующим смехом и махнул рукой. – Окно! – Он снова мучительно наморщил лоб, испытывая непонятное, болезненное сожаление. – Зачем… Зачем? Окно!
Брат молча покачал головой, отошёл к столу.
– Смерть огня. – Пробормотал Он. – Зачем они погасили окно? Это же… Это же смерть.
Брат вздохнул, опустил голову. Зажёг ночник, – комнату озарил слабый зеленоватый свет, – взял со стола какую-то книгу, стал её перелистывать.
– Вот ветви… Дерево осталось. Хоть оно. – Сказал Он с внезапно возникшей новой убеждённостью, что Его существование отныне связано с этими ветками, еле видными из Его окна, и если их не станет, – даже просто не станет видно, – перестанет быть и Он. – Это осень.
– У тебя, кстати, почти в каждом рассказе – дерево, – неожиданно сказал брат, кладя книгу. – Ты, наверно, много знаешь о деревьях.
– Да. Я знаю, что они растут.
– Правильно. – Усмехнулся брат. – Что ещё?
– Я знаю, что у них снизу корни, а сверху листья.
– Но зимой листьев нет, - возразил брат.
– Зимой нет и деревьев. – Заметил Он. – Есть застывшие стволы.
– Тогда ты можешь сказать, что человек во сне не живёт. – Сказал брат. – А есть только его застывшее тело.
Ему смутно вспомнились их с братом заумные споры из почти забытого детства. Он почти беспомощно посмотрел на брата, не находя ответа, да и особо не ища его.
Брат снова покачал головой.
– Ты не изменился. – И перевел разговор: – Кстати, ты свою зарплату получил?
– Нет, – с долей изумления отозвался Он.
При чём здесь зарплата? Ведь окно…
– То-то и видно. А ведь дают у вас, я слышал.
Он пожал плечами, тихо прошёл на кухню и долго пил холодную воду из приготовленной для такого случая банки. Потом сел и сидел некоторое время – вернее, безвременье, потому что за часами наблюдения не вёл… Когда Он вернулся в комнату, брат уже крепко спал.
…Поздним утром, проснувшись от протяжного жизнерадостного детского вопля, донёсшегося с улицы, Он обнаружил на тумбочке деньги и записку от брата: "Доброе утро! Твою зарплату я съездил получил, вот она. Спасибо за горячую воду. Не скучай. Удачи в работе тебе. Счастливо! Твой брат". Рядом лежал пакет свежего сырка.
Не скучай…
Рассеянно взяв сырок, Он развернул уголок, намереваясь откусить, и взглянул в окно. И вздрогнул. То окно, на которое Он давеча вечером так долго смотрел, было забрано решёткой – железными палками, ясно видными при дневном свете.
Ветви деревьев… Как Он мог спутать? Или это было не то окно?..
