Леонид направлялся домой. Под ногами хрустко поскрипывал снежок, мимо потоком неслись автомашины. Мороз был невелик, и город жил обычной жизнью, не осложнённой гололёдом или глубокими сугробами. Леонид шёл пешком - почему-то не пришло в голову поймать маршрутку, хотя идти предстояло кварталов семь.
Утро выдалось необычным. Более чем. Когда он возвращался от знакомой, попросившей помочь ей с починкой прохудившегося крана, возле него вдруг резко тормознул серебристый "Вольво". Из авто появился… несмотря на непривычно яркий пиджак, стрижку "ёжик" и порядком раздавшуюся фигуру, Леонид узнал однокурсника Васю Смолина, с которым не виделся лет десять. Вася, едва поздоровавшись и явно для проформы обронив "как дела?", начал зазывать его с собой - в казино. Леонид, отродясь не бывавший в подобных местах, мысленно усмехнулся и объяснил, что у него с собой 500 рублей, и это все деньги, которые остались до зарплаты, а зарплата хорошо если через неделю. Васю это отнюдь не смутило: пренебрежительно махнув рукой, он пообещал выделить Леониду для игры из своих капиталов и с новым жаром принялся за уговоры. И признался, что ему для игры позарез нужен партнёр: когда он играет в паре - ему улыбается удача, а когда в одиночку - продувает всё подчистую; при этом он не хочет звать в партнёры своих нынешних приятелей - не верит он им, потому что "все казлы".
Неведомо, что на Леонида нашло, - может, абстрактное любопытство взыграло, - но он неожиданно для себя согласился. И сел в серебристый "Вольво".
По дороге выяснилось, что нынешнее богатство Василий приобрёл, женившись на дочери владельца сети городских ресторанов. Узнав, что Леонид холост, да ещё и ни с кем не встречается, Вася посоветовал бывшему однокурснику выбрать в супруги кого побогаче и предложил своё посредничество - есть, мол, подходящие кандидатуры, и на Леонида они "западут" запросто: "Ты, Лёнька, настоящий сибирский мужик, мачо, небось бабы липнут. Чего ж не пользуешься? Проблем-то с этим делом нет? - он стрельнул глазами вниз. - Ну ты понял… Так чё ж! Глянь: высок, плечи - во, блондин - всё есть, лови удачу!"
Услышав отказ, удивился. Леонид коротко объяснил, что если когда и женится, то женится на женщине, а не на денежном мешке; да и вообще, с какой стати жена, имей она свой капитал, будет давать деньги мужу на всякую ерунду? Вася удивился ещё больше: "Мне ж даёт! Да и не ерунда это. Всё дело в том, как посмотреть. Да и подход нужен. Представь: подходишь ты к бабе своей, с лаской так, но серьёзно, и говоришь: понимаешь, лапочка, нужны позарез деньги на очень важное и неотложное дело… Представил? Да неужели она не поняла бы тебя?" Леонид ответил не сразу, пытаясь осмыслить эту абсурдную ситуацию, и наконец подал голос: "Я бы сам себя не понял, если бы вздумал обратиться к своей женщине за деньгами. Что за бред?" "А, гордость, - хмыкнул Василий, просигналил и "подрезал" жёлтое "Жигули". - Эх, Лёня, дурак-человек. Так и будешь вечно копейки считать? На меня посмотри! Да и вообще, - о чём-то вспомнив, приосанился он, насколько это возможно за рулём, и вздел указательный: - гордыня - смертный грех!" Однако, будучи незло послан Леонидом по популярному адресу, смолк и матримониальные речи более не возобновлял.
Леонид не собирался ему объяснять, что аховое положение с деньгами у него сложилось лишь в последние полгода, ибо сразу трое знакомых попросили у него в долг, и суммы немаленькие. Леонид согласился, хотя подозревал, что вернут они нескоро… если вообще вернут. "Вернёте когда сможете", - сказал им Леонид. Он не собирался их торопить. А на упрёки матери и младшей сестры в том, что он дал взаймы ненадёжным людям, ответил, что лучше дать в долг и не получить возврата, чем взять взаймы и не иметь возможности вернуть долг. Впрочем, на скудноватом семейном бюджете это не отразилось - в долг он дал то, что накопил за несколько лет благодаря подработкам- шабашкам на крупные покупки для родных. Свою же зарплату научного сотрудника - филолога он почти целиком отдавал матери.
Слова Васи о необходимости партнёра для игры оказались провидческими: за полчаса игры они с Леонидом выиграли 100 тысяч долларов. Леонид сказал, что уходит. Он видел, как игроки, в основном молодёжь до тридцати, небрежно швыряли или равнодушно выкладывали пачки валюты, явно не заработанные, и чувствовал себя чуждым и этому месту, и этим людям, к которым начинал невольно ощущать неприязнь. Василий не стал возражать против его ухода: отсчитал ему 20 тысяч долларов из выигрыша, заявив, что ещё останется поиграть. Леонид завернул деньги в газету бесплатных объявлений, вручённую ему на троллейбусной остановке, а поверх - в плакат Жириновского, оказавшийся здесь, вероятно, с недавних выборов, сунул во внутренний карман куртки и вышел на воздух.
По дороге в его голове возникали разнообразные варианты использования деньжищ, нежданно свалившихся на него. Возникали и растворялись, не успев оформиться. Пожалуй, три четверти суммы он отдаст матери - она найдёт как распорядиться. Теперь-то она прекратит сетовать, что он, единственный мужчина в доме, мало зарабатывает. Надо сделать в квартире ремонт, трубы поменять в ванной. А мать отправить в хороший санаторий, к морю, или - в круиз по странам Европы, она давно мечтает побывать в Париже. А сестра школу заканчивает, надо бы её в Москву - пусть попробует поступить в МГУ или какой другой столичный вуз, там и перспектив побольше. И матери шубу хорошую купить, её старой шубе уже лет 15, как она говорила… А то, может, и на "материнку" новую для его старенького компа хватит…
- Лёнь!
Леонид обернулся. Сестрёнка собственной персоной! На её лице - лёгкий румянец от мороза.
- Алёнка! А ты чего здесь?
- У нас же художественная студия здесь, - напомнила она. - По выходным. Вот закончились занятия.
- Ты домой?
- Домой, - она тряхнула каштановой чёлкой.
- Беги обрадуй маму, - он приглушил голос. - Скажи, что я сейчас много денег принесу. - Ему пришло кое-что в голову. - Я чуть позже подойду.
- А сколько? - любопытно спросила она. Услышав ответ, изумлённо расширила глаза и приоткрыла рот для нового вопроса, но Леонид опередил её:
- В казино сыграл. Повезло мне.
- Ты? В казино?!
- Тише. Давай беги.
- А ты?
- Я в магазин зайду, чего-нибудь вкусное куплю - отпразднуем.
- Урраа!! - Алёнка подскочила к нему, чмокнула в щёку, похлопала в ладоши и поспешила к остановке. Оглянувшись, помахала варежкой и пропела: - Купи торт, а?
Леонид с улыбкой посмотрел вслед сестрёнке. Он был старше её на 16 лет, почти вдвое, и она в свои 15 по-прежнему казалась ему маленьким ребёнком. И он подозревал, что так будет всегда.
Неподалёку сверкал бегающими огнями супермаркет - туда Леонид и направил стопы. Заботливые хозяева гастронома покрыли ступеньки поверх снега красной ковровой дорожкой, которую было видно издалека.
На подходе к гастроному Леонид заметил сбоку спешащую фигуру в зелёной куртке лёгкого покроя. Он узнал Романа Никонова, коллегу из исторического отдела. Полгода назад вся женская часть института обсуждала романтическую любовь Романа и аспирантки Тони Потаповой; потом они поженились. У Леонида мелькнула мысль, что для мороза на Романе слишком лёгкая куртка. В это время Роман заметил его, подошёл и протянул ладонь для рукопожатия. Леонид отметил его необычно бледное лицо и синие пятна под воспалёнными глазами, словно тот не спал трое суток.
- Что у тебя случилось? - спросил Леонид без долгих предисловий, внимательно поглядев на него.
- Тоня в больнице, - глуховато проговорил Роман, на миг зажмурился, с силой провёл рукой по лицу.- Почка отказала. Срочно нужна операция. 26 тысяч долларов она стоит. - Он глубоко вздохнул, словно ему не хватало воздуха. - 6 тысяч я уже собрал. Вещи продал, одежду, технику… кое-что по мелочи. Кто-то в долг дал. Я б квартиру заложил, но квартира не моя… Надо ещё 20 тысяч долларов достать. Я уже весь город обошёл… со вчерашнего дня.
Ботинки Романа выглядели так, словно он обошёл вокруг города по меньшей мере раз пять.
- Двадцать тысяч долларов, говоришь, - Леонид полез за пазуху и вытащил свёрток. - На, бери.
- Что это?
- То, что ищёшь. 20 тысяч.
- Долларов? - Роман неверяще смотрел на пакет.
- Ну не тугриков же. Давай бери, долго я их держать буду?
Словно очнувшись, Роман схватил свёрток. Он воскресал на глазах.
- Ты на какое время даёшь? - спросил он.
- Я тебе отдаю их вообще. Забирай, - сказал Леонид.
- Как…
- Это не мои деньги. Не заработанные. Я в казино был и выиграл. Через игру ко мне пришли, а значит, не мои, случайные. С неба свалились.
Роман поглядел на него потрясённо, думал было что-то сказать, но не сказал и начал запихивать пакет за пазуху. Свёрток не влезал, и Леонид помог снять плакат, который был сверху. Завёрнутые в газету деньги поместились в карман Романа.
- Спасибо, - почти просипел он. - Я побегу…
- Ага, счастливо! - Леонид поискал, куда выкинуть плакат, но урн поблизости не оказалось, а мусорить не хотелось, и он сунул плакат в карман куртки - набредёт на урну, выкинет.
Роман оглянулся на бегу:
- Лёнь!.. Храни тебя Господь, Лёня! Ты человека спас… Нет, двух людей! И меня…
- Это Тоню храни господь, - отозвался Леонид, чуть не улыбнувшись наивности фразы. - Удачи!
"Храни господь…" Знает же Ромка, что Леонид - атеист. Впрочем, какая разница. Главное, чтобы Роман успел Тоне помочь.
Он по инерции поднялся по ступенькам, постоял перед автоматически открывшимися дверями уже не нужного магазина. И спустился обратно. Идти домой не хотелось. А надо. Как теперь сказать матери и сестре, особенно матери, что посуленных денег уже нет? На душе стало тягостно.
Как-как. Скажет как есть.
Дверь открыли сразу, как только он позвонил. Лицо матери выражало удивление, ожидание и радость. Появившаяся из комнаты сестра улыбалась.
Леонид, не дожидаясь вопросов, коротко развёл руками.
- У меня… нет этих денег, - сказал он.
- В каком смысле? - радость на лице матери начала таять.
- То есть как? - подняла брови Алёнка. - Ты же мне сам сказал…
- Сказал, - подтвердил Леонид. - Когда сказал - были. Сейчас нет.
- Тебя что, ограбили? - в голосе матери прорезалась тревога.
- Нет.
Леонид рассказал о ситуации с Романом.
Женщины промолчали. Леонид чувствовал, как сгущается молчание.
- Лёня, - нарушила мать напряжённую тишину.- Как же ты такую нелепость вытворил, а?
- Вот дурак-человек, - надула губы Алёнка.
Леонид покосился на неё. В другой ситуации он бы сурово нахмурился, и сестра просила бы прощения. Но дважды за день получить такой эпитет, причём второй раз от кого - от младшей сестры! Это было слишком.
- Да ведь и не в первый раз, - продолжала мать. - Но то были небольшие суммы. А сейчас!
- Мам… - Леонид чуть заметно поморщился. Прошёл в комнату, провожаемый взглядами.
- Лёня, - мать зашла в его комнату, и следом в дверь заглянула сестрёнка. - Ну как же ты отдал такую сумму малознакомому человеку? А если он не отдаст? Скажет - не брал…
- Мам, - мягко произнёс Леонид. - Я же говорю: у него жена в больнице, в реанимации, почка отказала. Срочно нужны были деньги на операцию…
- А ты при чём? - с упрёком перебила мать.
Леонид непонимающе посмотрел на неё.
- Пускай обращается в фонды, к миллионерам всяким, - говорила мать. - Но ты-то…
- Ты ж не спонсор, - встряла сестра.
- Цыц, - вполголоса сказал он ей.
- Какое цыц, - обиженно отозвалась Алёна. - Обещал торт и не принёс.
- Ты б хоть какие гарантии с него потребовал, - продолжала мать, - расписку…
- Какую расписку! Мам… Я подарил ему эти деньги.
Мать всплеснула руками.
- Я выиграл их в казино. Значит, они не мои. Ну, как бы я их нашёл, - попытался он объяснить.
- Что за чушь, - буркнула сестрёнка и на всякий случай скрылась за дверью.
- Ещё того не легче, - Мать опустилась в старое плюшевое кресло. - Подарил! Рятуйте, люди добрые.
Она замолчала, с горестным упрёком глядя на него. Леонид не выносил, когда мама так смотрела. Он начинал чувствовать вину… Наверно, он и вправду был виноват.
Он подошёл, сел рядом на тахту, обнял мать.
- Мам, не сердись. Ну, прости. Я заработаю деньги. Как раз шабашка наклёвывается…
Мать провела рукой по его волосам. Вздохнула.
- В двадцать лет ума нет - уж не будет, - печально констатировала она.
- Мне уже 31, - с улыбкой в голосе напомнил он.
- Вот и я о том же, - мать снова вздохнула. - А если он тебя обманул? Ну хорошо, не обманул, его в больнице обманули…
- Мам…
- Ну что "мам", - она помолчала. Слегка взъерошила ему волосы. - Горе луковое. Нам ли с нашим достатком деньги раздаривать, сам подумай? Может, попробуешь обратно деньги взять?..
- Нет, - тихо сказал он.
Оба замолчали.
- Мам, я заработаю. И шубу тебе… И это, санаторий…
- Женился бы ты, что ли, - задумчиво сменила мать тему. - И мне бы помощница была, Алёнка вечно где-то пропадает, и тебя бы, глядишь, на ум-разум наставила, зарабатывать научила бы. У меня вот не получается…
Леонид встал, подошёл к окну. Мать не впервые затевала этот разговор. Обычно он оборачивал всё шуткой, говорил, что рад бы жениться, да кандидатуры нет, всё не может найти такую хорошую, как его мама. Но сейчас на шутки не тянуло. Как будто мать не знает, что любую симпатичную мордашку Леонид замуж не позовёт. И потом… Прошло 12 лет - в принципе немного, - он помнит… Помнит. Мать-то, скорее всего, забыла.
- А если тебе монголоидные нравятся, узкоглазые девочки, - вдруг продолжала мать, - так можно к моей родне съездить… как деньги будут. В Хакасию.
Так…
Он передёрнул плечами, словно от холода, и вышел из комнаты. Попавшаяся в коридоре Алёнка молча посторонилась. Леонид вышел на балкон, закурил.
…Ему было 15, когда он увидел её впервые. Заметил задумчивую худенькую девочку с корейским разрезом глаз в коридоре школы; в глазах её он увидел звёзды. Спросил у одноклассников. Оказалось - новенькая в классе на год помладше. Валя Ким. Он долго придумывал, как познакомиться. Просто подойти было неловко, требовалась причина. Наконец удача улыбнулась ему. В школьной библиотеке он услышал, как она спросила у сотрудницы книгу, которой не оказалось в наличии, и предложил принести нужную книгу из дома. Звёздные глаза обратились на него… С того дня началась их дружба. Он встречал её после уроков, провожал до дома, они гуляли в парке, ходили в театр и кино, бывали друг у друга в гостях. Она была ему бесконечно интересна, и он чувствовал, что интересен ей. Они не целовались - коснуться её губ Леониду казалось почти святотатством, хотя порой он с внутренней неловкостью ловил себя на том, как его тянет притронуться к ней. Он знал, что большинство его одноклассников были по опыту знакомы не только с поцелуями, но и с чем-то посерьёзнее, однако он не интересовался чужими делами. Когда он видел Валю, сердце вздрагивало и радостно сжималось. Валин отец, пожилой профессор философии, родом из казахских корейцев, как однажды было упомянуто, называл Леонида - по-видимому, из-за его пшеничных волос и такого же цвета пробивающейся бородки, спокойных синих глаз, большого роста и крепкого телосложения - русским богатырём и как-то выразился, что когда Валя с Леонидом, он не боится за дочь - за таким парнем она как за каменной стеной. Леониду приятно было это слышать - он уродился в отца, настоящего сибиряка, работавшего в пожарной службе, в отличие от сестрёнки, пошедшей в мать и в её хакасскую родню, - хотя он понимал, что для соответствия понятию 'богатырь' ему не хватает габаритов. Мама у Вали вела свой род с Владимирской губернии… В то время Леонид писал стихи, хотя никому их не показывал. Появление в его жизни Вали способствовало появлению в его литературных опытах лирической темы - стихов о любви, к которой он прежде относился с насмешкой.
Дружба их продолжалась и после школы, когда Леонид и Валя поступили в вузы - он на филологический, она на медицинский… А потом, в день его рождения, когда ему исполнилось 19, отец, обещавший прийти с работы пораньше, выехал с расчётом на срочный вызов - горел интернат для глухих детей - и, спасая малышей с 3-го этажа, погиб. Похороны отца, хотя помогли отцовские коллеги, легли на плечи Леонида - мать была вынуждена сидеть дома с приболевшей маленькой Алёнкой. Пришлось ему и успокаивать мать… Потом Валя обнимала его, молчащего, и говорила что-то, но больше молчала, и от того, что она была рядом, ему становилось легче. Тогда они впервые поцеловались. И Леонид понял окончательно - то, что знал и прежде, - что она нужна ему. Их отношения перешли в иное русло, перестав быть просто дружбой… А через полгода - нужно было выдержать траур - он ожидал её на проспекте с цветами, собираясь сделать ей предложение. У неё была практика в больнице, и скоро Валя должна была освободиться. Леонид был готов взять академический отпуск и даже вовсе уйти из института, чтобы устроиться на работу; зарабатывать и содержать семью должен мужчина, так всегда говорил отец, а женщина - как хочет… Валя не пришла. Он ждал два часа. Затем бросился в медицинский - иногда студентов собирали после практики. Там и узнал… Машину "скорой помощи", в которой больного сопровождали в больницу врач и практикантки-отличницы - Валя и её однокурсница, - смял КАМАЗ. Не выжил никто… Леонид смутно помнил, как поехал к ней домой. В квартире оказалось много народа - прибывали родные из пригорода. Пожилой профессор плакал; подержав Леонида за руку, он немного успокоился. Валина мама держалась лучше мужа и даже утешала двух заплаканных и испуганных младших Валиных сестрёнок. Валю ещё не привезли. Случилось так, что Леонида срочно вызвала мать - Алёнка снова болела, и серьёзно, - и он так и не увидел Вали и не участвовал в похоронах. И потом Леонид ни разу не был на её могиле. Для него Валя была жива. А иначе… иначе и жить незачем. С того дня стихи перестали приходить к нему.
За эти годы Леонид пять или шесть раз замечал на улицах девушек, похожих на Валю, и в каждом случае горячий поток подкатывал к сердцу - и нехотя отступал: то была не Валя. Обожжённое сердце ныло ещё с полчаса после каждой такой встречи.
…Воспоминания… 12 лет - это совсем недавно…
Его потянуло на улицу.
Снег скрипел под ногами, истоптанный за день тысячами сапог и всё же не потерявший белизну. Сутки клонились к вечеру, город постепенно зажигал окна и витрины. Люди возвращались по домам.
Леонид брёл по веренице дворов и улиц под облепленными снегом ветвями клёнов, каштанов и тополей и на людей не смотрел. И направлявшегося в его сторону чернявого милиционера он не замечал до тех пор, пока тот не остановился перед ним.
- Старший лейтенант Гамид Батыров, - с лёгким кавказским акцентом представился милиционер, притронувшись к шапке. - Леонид Алексеев?
- Да, - Леонид остановился.
- Вы знакомы с Василием Смолиным?
- Знаком.
- Вам известно, что его сегодня избили и ограбили у ворот его дома?
- Нет, неизвестно, - Леонид нахмурился.
- Вы были сегодня утром с ним в казино. Так?
- Был. Он пригласил меня сыграть вместе. Но я скоро ушёл. А он остался.
- Когда вы вышли из казино, сразу направились домой?
- Да.
- Вас кто-нибудь видел?
- Я не прятался вообще-то. Все видели.
- Я имею в виду - люди, которые могут подтвердить, что вы пошли домой и никуда более.
- Сестрёнку я встретил. Она поехала домой, а я пошёл пешком.
- Почему вы не поехали с ней?
- Прогуляться хотел.
Леонид всё больше недоумевал этой череде вопросов.
- Смолин сказал, что дал вам 20 тысяч долларов. Это пятая часть выигрыша на тот момент. Деньги у вас?
- Нет.
- А где они?
- Потратил.
- Быстро, - заметил лейтенант. - Вам придётся пройти со мной в отделение и написать всё, что происходило с вами сегодня с утра, с указанием точного времени.
- Зачем?
- Проводится поиск тех, кто избил Смолина и ограбил. Забрали 300 тысяч баксов, - милиционер испытывающе посмотрел на Леонида.
- 300 тысяч?! - Леонид присвистнул. - Ого… Ну а я здесь при чём?
- Проверяются все присутствовавшие в казино. Пройдёмте, - лейтенант приглашающе указал в обратную от проспекта сторону.
Леонид пожал плечами:
- Ну пошли.
Солнце склонилось к горизонту - его уже не было заметно за домами. Темнело. Наступала одна из долгих декабрьских ночей - холодная и бесстрастная, разрисовывающая окна узорами из тропических цветов. Небо затянули облака. Посыпался мелкий снег.
- Как он, Вася-то? - спросил Леонид, шагая рядом с лейтенантом.
- Нормально. Первую помощь оказали. Его по голове сзади ударили, он сознание потерял на какое-то время и не видел, кто его бил и кто деньги забрал. Лёгкое сотрясение мозга, от госпитализации отказался.
- Понятно, - кивнул Леонид. - Мужик. Я бы тоже у докторов валяться не стал.
- Это точно, - лейтенант покосился на него.
Леонид по пути заметил урну и, вспомнив о плакате, вытащил его из кармана, чтобы выбросить.
- Это что? - полюбопытствовал милиционер.
- Жириновский, - Леонид развернул плакат и продемонстрировал.
- А, это в него деньги были завёрнуты? Из казино? - проявил лейтенант осведомлённость.
- Ага.
- Дай-ка, - неожиданно перешёл он на "ты".
Леонид отдал ему плакат.
- Жирик, - хмыкнул милиционер Гамид совсем не по-уставному, обозрев изображение. - Всякий раз, как его вижу, вспоминаю случай с моим дядей, - вдруг доверительно сообщил он. - Он в Москве на рынке коврами торгует. Я ему помогал одно время, пока двоюродный брат сюда не позвал. А брат здесь в МВД на хорошей должности. Через него устроился в милицию. Причём взяли меня несмотря на то, что у меня сердце больное. Спасибо брату. Да приступы сердечные редко бывают, и у меня на такой случай лекарство имеется… о, кстати, купить надо, закончилось, - сейчас аптека должна быть по пути…
Леонид молчал. Он уже привык, что полузнакомые, а то и вовсе незнакомые, самые неожиданные люди начинали изливаться ему, рассказывая о своих проблемах, поднимая всю подноготную своей жизни, и посвящали Леонида в такие тайны, которые не доверишь ни адвокату, ни духовнику. Такое бывало очень часто, и каждый раз Леонид слегка изумлялся, хотя, конечно, ни единым мускулом на лице не показывал удивления. Сам он не изливался никогда и никому.
- …Ах да, про дядю-то. Заказал ему богатый клиент ковёр. Большой, красивый. Его надо было взять со склада и нести метров 500 через улицу туда, где ждал клиент. Дядя взял и понёс. И видит: на улице толпа, в середине - сцена деревянная, и с неё Жириновский речь толкает. Жирик же где встанет - там у него и митинг. Дядя остановился послушать, и насколько же всё правильно говорит оратор! Власть обокрала народ, который всё больше нищает, бюджетники сидят на голодном пайке, малый бизнес зажимают!.. Всё, что дядя думал, - это всё Жириновский и высказал. И так сказанное дяде в душу запало, что он решил подарить Жирику ковёр! Представляешь? Забыл про клиента! Пробрался сзади к помосту, там телохранители спрашивают: ты, мол, куда? Он объяснил, что хочет ковёр подарить от души - до того ему понравились речи депутата. Ему говорят: подожди, мол, сейчас речь закончит, и подаришь… Стоит он с ковром сзади Жириновского, шагов за пять, ждёт. И тут Жирик начинает: эти кавказцы понаехали тут, такие-растакие, житья от них нет исконному- посконному населению - русскому народу… Дядя: ах ты ж!.. Развернулся с ковром - и прочь оттуда. Во какое влияние слово-то имеет!
- А Жирик не видел, что ему ковёр собираются дарить? - поинтересовался Леонид.
- Не-а. Он спиной стоял. Потом дядя мне сказал: слава Аллаху, что так вышло, а то - ты подумай, чуть ковра не лишился! По своей глупости.
- Доверчивости, - слегка усмехнулся Леонид. - Кто ж политикам верит? Они ж…
Громкий и отчаянный женский крик пронзил вечернюю мглу и оборвал его на полуслове. Леонид бросился в тёмную арку, откуда донёсся призыв о помощи.
Под аркой было темно, слышалась какая-то возня. Выхватив из кармана светодиодный фонарь-брелок, Леонид полоснул по сторонам лучом: у стены притаились три мужские фигуры, державшие женщину. Она дёрнулась и снова придушенно вскрикнула. Леонид метнулся к ним. Драться он не умел, но на силу не жаловался. Не вступая в переговоры, он молча ударил - выбросил кулак в направлении головы одного из нападавших. Тот рухнул. Второй развернулся и нанёс Леониду удар ногой в живот. Леонид предполагал этот удар и устоял, схватил второго в охапку и швырнул через голову. Освободившаяся женщина бросилась бежать, Леонид услышал неподалёку окрик: "Стоять, милиция!", узнал голос лейтенанта Гамида - и одновременно острая боль ужалила его в спину, заставив выгнуться, и снова, повыше и сбоку, ударило лезвие. Леонид, стиснув зубы, крутанулся в падении, выбросил пятерню, поймал ускользающую руку с ножом и сжал. Получил удар в лицо и коленом в живот, но руки не разжал - нож звякнул о мёрзлый асфальт, а нападавший взвыл, переходя на истошный визг:
Леонид сломал ему руку.
Леонид опустился на колени, борясь с собой, чтоб не упасть. Рядом рухнул, прекратив визг, ударивший его ножом. Над ним стоял милиционер Гамид, сжимая пистолет - он явно огрел бандита "макаром" по голове.
- Ты как? Эй, - лейтенант пригляделся к Леониду. - Ох блин…
- Нормально… - разлепил губы Леонид, и изо рта немедленно потекло по подбородку что-то густое и солёное. Предположив, что кровь, Леонид посмотрел вниз, на снег, но ничего не увидел: то ли в глазах потемнело, то ли наконец наступила ночь. Как сквозь вату он услыхал, как Гамид вызывает по рации наряд:
- …да, трое. Арка между дворами, улицы Лесная и Тимирязева, возле обувного. Да. Одного я оглушил, а двоих - э… мой приятель. А? Минут через пять? Давай, жду.
Леонид пошарил рукой, сгрёб у стены снег и провёл по лицу, чтобы стереть кровь, - разбитый нос и губы обожгло болью и холодом. Но не лицо было главным… Сжав зубы. Леонид попытался подняться, опираясь кулаком в землю, - не вышло. Острая боль в спине и в боку тянула упасть и замереть, сознание мутилось. Промокшая рубаха прилипла к телу.
- Ну ты камикадзе, - заметил Гамид, рассматривая его в свете зажигалки. - Каскадёр, блин. Да… Хорошо тебе досталось. Ты, эта… Кровищи-то. Слышь, тут больница через два квартала. Сможешь дойти?
- А?.. Что?.. - Леонид медленно приподнял голову.
- Говорю, дойдёшь до больницы? Я тебя тащить не собираюсь. Мне этих надо стеречь.
- Дойду, - хрипло выдохнул Леонид.
"Я всё равно встану, - услышал он внутри собственный, одновременно знакомый и незнакомый повелительный голос. - Я встану! И пойду".
Цепляясь за обледенелые стены арочного туннеля, он кое-как поднялся. Шаг. Другой. Третий…
- Эй, - окликнул его лейтенант. И пошёл рядом, приноравливаясь к медленному, качающемуся шагу Леонида. - Ладно уж, так и быть. Провожу тебя до больницы. Слышь, безумный, ты где трудишься, в МЧС? Спасатель, что ли?
Леонид ответил не сразу. Надо было беречь дыхание.
- НИИ… Филолог…
- Вах! И я филолог по первому образованию. Но на этом бабки не заработаешь. Филфак закончил - и к дяде в помощники, ковры продавать… ну, я рассказывал. До сих пор помню экзамен по древнерусскому - я на него после тренировок пошёл, борьбой занимался. Прибежал я на экзамен, едва успел спортивки переодеть, и мне дают переводить письмо Ивана Грозного князю Курбскому. Там - помнишь? - Грозный вначале уговаривает Курбского вернуться, мол, мы так дружили, возвращайся, друже, рад буду, а потом впадает в злость, теряет контроль и начинает прямо противоположное: ну я ж тебя, такая ты, мол, сука, только попадись мне… А последняя фраза в письме - "Имя твое паче кала смердяе". Я всё перевёл, а слова "паче кала" - никак не могу понять. Я ж после тренировок, мыслями ещё там - и не врубился. Говорю: ну "смердяе" - понятно, а что такое "паче кала"? Однокурсники смеются, а экзаменаторша покраснела и сердито мне: что вы придуриваетесь, клоунаду разводите?! Она решила, что я на публику работаю. А я реально не понял, что это значит…
До Леонида смутно доходила эта история - всё его внимание было поглощено тем, чтобы сделать следующий шаг и не свалиться. Он чувствовал, как набряк свитер, невозбранно впитывая кровь сквозь рубаху. Его начал доставать холод. Надо бы двигаться скорее, но сил нет. Поблизости не было заметно людей. Он не считал шагов - на счёт нужны были силы и внимание… В какой-то момент уловив, что лейтенант замолчал, Леонид осторожно набрал воздуху, чтобы задать вопрос, - пусть лучше говорит:
- Ну и… какая… оценка на… экзамене была?
Молчание.
Ощутив рядом пустоту, Леонид счёл, что его непрошенный сопровождающий решил-таки его оставить. Ему было всё равно, но он зачем-то повернул голову, чтобы убедиться.
Милиционер, прижав к груди согнутую в локте левую руку, оседал на землю с приоткрытым ртом, словно тщетно пытался вздохнуть. Правая его рука тряско шарила по карману. На лице его Леониду померещилась гримаса боли.
- Лекар… ство… - сдавленно прохрипел Гамид, - не… купил…
Пока Леонид смотрел, лейтенант как-то неловко дёрнулся, завалился набок и остался лежать. С его головы упала шапка и откатилась в сторону, во тьму.
Леонид медленно, шаг за шагом вернулся к нему - благо, успел ушагать недалеко. Наверно, разумнее было бы суметь добраться до больницы и сказать, что там-то лежит милиционер, у которого больное сердце, - не успеет он замёрзнуть, когда за ним прибегут. Наверное… Эта мысль мелькнула в голове Леонида - и сгинула.
Он позвал лейтенанта по имени - ответа не было. Было ясно, что сам он не встанет. Долгие две секунды Леонид пытался найти выход из неразрешимой проблемы: если он присядет на корточки или просто сядет, чтобы перекинуть руку милиционера себе на плечи и поднять его, то сам уже не встанет. Да и не сможет он тащить человека, если себя еле передвигает. Однако пора было действовать.
Зарывшись коленями в снег, Леонид попытался было привести Гамида в чувство, но понял, что бесполезно. Скрипнув зубами, он перекинул руку горе-провожатого на свои плечи. Вцепился плохо гнущимися пальцами правой руки ему в пояс. Так. Теперь надо встать. И он встанет. Голова лейтенанта качнулась, он чуть не выскользнул из рук Леонида. Леонид поправил его руку на своём плече и тихо, ровно выругался - на эмоции нужны были силы, а их следовало беречь.
Надо встать.
Надо…
Не выпуская лейтенанта, Леонид почти рывком поднялся на ноги - и не сдержал короткий стон: в бок и спину воткнули по раскалённому вертелу. Невероятным усилием удержавшись на ногах, он сделал шаг. Ноги милиционера безвольно волочились по земле.
Шаг.
Ещё.
И ещё шаг…
- Пьянь поганая! - коснулось сознания, вломилось на миг, но осталось извне: кто-то торопливо обогнул их, прошёл мимо, волоча две полные оклумки, тускло и сыто отсвечивающие в темноте.
И снова шаг…
Да ведь он идёт!
Но - не отвлекаться. Каждый сантиметр надо брать с боем. Уже два сантиметра преодолено. Три…
Большое здание с окнами. Прямо впереди. Что там на вывеске… "Городская больница ? 2".
Ну вот… Дошли.
Леонид не заметил под сугробом ступенек. Оступившись, он упал лицом в снег.
- …Иглодержатель, Нина Васильевна. Кетгут. Продолжить переливание крови…
- Родные его извещены, Лариса?
- Да, едут сюда. Им позвонили по номерам в его мобильнике…
- …Сам сюда дошёл. Удивительно. Да ещё и помог кому-то дойти.
- Не помог, а принёс. Милиционера, с Кавказа парень. У того приступ… Порок сердца.
- Жаль будет, Виктор Сергеич, если… Такой красивый.
- Красивый, некрасивый - не знаю, а то, что дурак, - несомненно. Сам ранен, печень задета, а он таскать кого-то взялся. А тот где?
- В интенсивной терапии. Под капельницей… Владимир Моисеич за него взялся.
- Странно, как его вообще в милицию взяли. Развалили страну, черти, никакого контроля за здоровьем…
- Виктор… Виктор Сергеич, фибрилляция желудочков сердца!..
- Начинаем дефибрилляцию сердца!
- Асистолия!..
Леонид поднимался в широком потоке белого света, которому не было предела. Поднимался к небу… Земля оставалась внизу и всё продолжала отдаляться; операционный стол, врачи, лекарства - всё это было аморфно, ненужно и неважно. Впереди ждали полёт и радость!
Всё выше поднимался он. Выше - яркий свет, но он не слепил глаза.
Из света навстречу ему выступила женская фигура. Белое платье, а за спиной - широкие полупрозрачные крылья. Её лицо он узнал бы из тысяч.
- Здравствуй, Валенька!
- Лёня.
Эта её улыбка жила в нём 12 лет.
Леонид улыбнулся ей - легко и радостно. И стал приближаться к ней. А шёл он или летел - не всё ли равно.
- У тебя тоже будут крылья для полёта, - произнесла Валя. В её глазах мерцали звёзды.
Теперь сердце Леонида не сжималось от тревожной боли и не подпрыгивало от сладкого и мучительного восторга, а радовалось. Радовалось свету, гармонии, чистоте… Он и без её слов знал, что у него будут крылья. И не было удивления…
- Я рад, что ты меня встретила, - сказал он, и оба улыбнулись: это было понятно без слов. И - какое смешное слово "встретила". Встречают - там, внизу, на земле, и провожают, а здесь - видят и ведают.
Свет окутывал их, он был вокруг - и бесконечно дальше; везде. Здесь так легко было забывать обо всём, что связано с землёй, с тягостностью и тяжестью пребывания там. Свет, спокойствие и радость - вот что впереди!
- Пойдём, - серебряным колокольчиком прозвучал Валин голос. - Только вначале оглянись. Каждый из нас, уходя в Свет, бросает последний взгляд вниз, на землю.
Леонид оглянулся. Земля словно придвинулась, а слух и зрение обострились…
- Лёнечка-а-а!!! Лё-ня-а! Сынок!.. - мать, захлёбываясь в рыданиях, то обнимала его ноги, то бросалась целовать неподвижное лицо - и всё пыталась в безнадёжном ужасе заслонить от чего-то его, лежащего на каталке, уже отключённого от всех аппаратов. Две медсестры пытались успокоить её, напоить водой, поддержать под руки, но безуспешно: мать не давалась. - Лёня… Господи! Помогите! Сделайте что- нибудь!.. Нет! Не-ет!! Лёнечка-а!!..
Происходило это в небольшой комнате без мебели. У двери топтался врач - не тот, что оперировал; ему было неловко, и он явно находился в затруднении, как повлиять на обезумевшую от горя женщину.
По другую сторону от каталки стояла Алёнка. Она не кричала и не плакала. То и дело испуганно взглядывала на мать и переводила ставшие огромными глаза на его лицо. Она не верила. Не могла себе представить, чтобы её брат, сильный, умный, такой большой, который её всегда защищал и которого она любит, может вдруг умереть. Этого просто не может быть. Это невозможно…
Алёнка прикасалась к руке брата, свесившейся с каталки, и слегка теребила её, словно робко силясь разбудить. Белые губы негромко и настойчиво повторяли:
- Лёня! Лёнь. Лёня… Лё-ня…
Леонид смотрел вниз - на мать, сестрёнку… и понимал, что уйти не сможет. В памяти высветилось сказанное отцом, когда они сидели вдвоём на кухне, пили чай и вели, по обыкновению, один из долгих ночных разговоров. "Женщин не бросают". Отец бы и сам не бросил, выжил бы, если бы тело его было пригодно для возвращения. Да и не бросил он женщин - оставил на него, Леонида…
Леонид медленно повернулся к Вале.
- Валенька. Я не могу уйти, - проговорил он. - Мне надо вернуться. Ну как они без меня…
Брови Вали изумлённо приподнялись. На её лице не было печали или обиды - только удивление.
- Да, ты ещё можешь вернуться. Тело сохранно. Но - это будет больно, Лёня. Возвращение болезненно.
- Да, - отозвался Леонид. - Знаю. Я не могу… бросить их.
Свет вокруг слегка изменил оттенок, словно кто-то большой и незримый возле них вздохнул и покачал головой.
"Неразумен ты, человече", - явственно услышал Леонид голос, похожий на мужской, и пространство трепыхнулось, словно от движения огромного крыла.
- Хорошо, - улыбнулась Валя спокойно и радостно. - Я подожду тебя. Когда придёшь - я снова буду здесь.
- Спасибо тебе, - Леонид улыбнулся в ответ. - Прости, что… ждать ещё приходится.
- Здесь не существует времени. И ожидание незаметно.
Валя стала отдаляться от него - или это он начал спускаться вниз, к земле… Он не сводил глаз с любимой.
"Спасибо, Валя", - сказал он мысленно. И понял, что она услышала. - Я попрошу для тебя тёплую зиму, - ласково сказала она.
…Взгляд Алёны коснулся лица брата, и она замерла, заметив дрогнувшие ресницы. Взглянула на его грудь - та едва заметно приподнималась в такт дыханию.
- Он жив, - тихо проговорила девушка. И закричала едва ли не громче, чем только что кричала мать:
- Лёня жив, мама!!!
Бросившись к двери, она за руку потащила выходившего врача обратно к каталке…
…Леонид стоял у окна своей комнаты и смотрел на улицу. Удивительное тепло пришло в город с того дня, как он очнулся в больнице и стал приходить в себя. Снег растаял почти весь, и только в тенистых уголках ещё оставались рыхлые буро-серые островки да упорствовали толстые сосульки, грозящие прохожим с крыш. В тепле прошли Рождество и Новый год, за два дня до которого его выписали - по его настоянию. Леонид не любил валяться по больницам. Подлатали - и ладно, дальше он уже оклемается в своей берлоге.
За окном воробьи купались в луже. Хорошая примета - к теплу… Леонид невольно улыбался, наблюдая за ними. Серые комочки окунались в воду, и Леонид посмеивался, глядя, как они встряхивали пёрышками. Надо будет вынести им семечек. Чёрный ворон опустился на голую ветвь американского клёна, деловито каркнул - и принялся чиститься, встряхивая опереньем, словно шерстяным лоскутным одеялом. Он причёсывал своё чёрное одеяние клювом, наконец почесал лапой голову совсем по-собачьи, и Леонид усмехнулся - настолько это выглядело забавно.
И тут… к нему стали приходить строки. Строки слагались в стихи… Леонид прислушивался к ним и уже понимал, о чём будет стихотворение - о тёплой зиме.
- Сыночек, - в комнату заглянула мать. - Ты бы полежал. Не вскакивал бы раньше времени, выздороветь надо.
Она смотрела на него с заботливой тревогой.
Леонид, предполагавший услышать ворчание матери по поводу того, что он праздно созерцает воробьёв и считает ворон, успокаивающе улыбнулся: ничего, мол.
- Может, чаю хочешь? - спросила мать.
- Можно.
Мать вышла, и в комнату заглянула Алёнка.
- Лёнь, - конспиративно обратилась она к нему. Помолчала, преодолевая неловкость. - А ты видел трубу?
- Какую трубу?
- Ну, это… Говорят, те, у кого… кто клиническую пережили, летели через тёмную трубу, а впереди был свет…
- Не было никакой трубы, - Леонид едва ощутимо взъерошил сестрёнке волосы. - Только не труба, а туннель. А свет в конце туннеля - это паровоз навстречу.
Алёнка фыркнула:
- Этот анекдот с бородой!
Звонок мобильного отвлёк Леонида. Звонил давний товарищ Михаил Кориков. Он сообщил, что на следующих выходных должен состояться семинар политических исследований, и он, Миша, приглашает Леонида, зная его интеллектуальный потенциал, принять участие в этом мероприятии. Вероятно, ожидая, что Леонид откажется, он посулил возможность финансовых грантов. Леонид знал Мишку как человека, слов на ветер не бросающего. Миша и ранее рассказывал ему об этих семинарах, намекая на то, что неплохо бы Леониду проявить к ним внимание: хоть дело и не совсем по его профилю - а точнее, "совсем не", - но перспективное и интересное.
Леонид секунды три раздумывал, ощущая пробудившийся интерес. Хм, а почему бы и нет? Он дал Мише согласие и попросил прислать на е-мейл анкету-заявку участника. Положив трубку, он поразмыслил, что может дать этот семинар и способен ли он принести ему какие-нибудь перемены. Филология ныне не в чести, так почему бы не попробовать заняться политологией? Он мысленно хмыкнул. М-да. Гранты… Там видно будет.
Услышав голос матери, он пошёл на кухню пить чай.
