(рассказ или повесть, одно из двух)
Написано на конкурс в Заповеднике сказок (
rualev.livejournal.com)
Так и не могу решить, писать эту историю в стихах или прозе. Подкидываю монету (орел — стихи, решка — проза)… Монета крутится в воздухе, блещет на вершине полета, стремительно снижается и крепко становится на ребро.
Начнем.
Сказал мой братец, выпив самогону:
«Иди, сестрица, разгружать вагоны».
Но я была хрупка (и горбоноса).
И потому пошла носить подносы.
Точнее даже, не подносы, а листовки, флаера, и не столько носить, сколько раздавать — хотя работать я устроилась в кафе-бар. Я стояла в костюме клоуна у входа в бар «Повеселись», мне было 17 лет и на мне была лиловая шляпа.
Месяц назад я переехала в Москву и поселилась у брата и его жены — курносой и рыжей продавщицы цитрусовых из супермаркета. Родители остались жить в Ейске, писали мне смски, даже звонили периодически (минут по 5 в неделю), но деньгами помочь не могли. Мизерные суммы, которые они высылали — не в счет; брата, например, эти деньги совсем не устраивали. И, в общем, по-своему он был прав, когда так сказал.
И вот стою в большой лиловой шляпе,
И с красным носом, и в цветных штанах,
И думаю о маме, и о папе,
И морских шипучих бурунах.
Слева от бара «Повеселись» находится какая-то китайская забегаловка, увешанная по карнизу бумажными фонариками. Напротив — многоэтажки. Мне хочется думать, что там живут пришельцы с разных планет, как в фильме «5 элемент» - и потому я так думаю. Мимо ковыляет старушка.
– Дочка, как пройти на улицу N?
– Вы на ней стоите, бабушка.
Ей я флаер не даю — вряд ли придет в наш бар повеселиться.
На другой стороне улицы стоит незнакомый мужик в сиреневом пиджаке и смотрит на меня не отрываясь.
Бар «Повеселись», вкусно и недорого! - кричу я.
Мужик молчит и не двигается. Глазеет на меня. И мне это очень не нравится. Очень. Тревожно. И даже стихи не сочиняются.
С раннего утра на улице было людно, после обеда народ схлынул. По пустой улице проковыляла старушка.
– Дочка, как пройти на улицу N?
– Бабушка, Вы на ней стоите!
На противоположной стороне дороги — мужчина в сиреневом. Смотрит в упор. Не двигается.
Ближе к вечеру пришла Дианка.
– Привет! - сказала она и поправила на плече сумку с огромным зеленым «пацификом».
– Привет, - ответила я. - Как учеба, работа?
– Все ок, - сказала Дианка. - Вот выкроила минутку тебя проведать. Клево выглядишь.
– Не смеши, - ответила я, поправляя лиловую шляпу. И добавила: - все вкусно и недорого. Мне вообще-то долго болтать нельзя, я как бы на работе.
И я оглянулась на бар. Хотя вообще-то уволят — и фиг с ним: я твердо верила, что все равно в жизни не пропаду.
– Понятно, - сказала Дианка. - А что это за мужик в сиреневом пиджаке на тебя пялится? Не нравится он мне.
– А уж мне как не нравится. Не первый день уже так стоит.
– Небось, извращенец. Сразу видно, - сказала Дианка. - Небось, по ночам снимает каких-нибудь проституток и заставляет их клоунами переодеваться… И флаера раздавать…
И Дианка заржала, как лошадь. Обесцвеченная челка свесилась ей на карий глаз.
– Хочу в зеленый покраситься, - сказала Дианка, поправляя белую прядь. И зачем-то еще раз добавила: - Классно выглядишь.
– А-ха, - сказала я.
Спустился сумрак, синий, как цилиндр,
Пришел и странно прошептал: «Чи-Лин…».
Ушла Дианка, выпив банку пива,
Туда, где блещет трафик торопливо.
Кажется, в ту ночь мне и приснился впервые сон про Камбоджу.
Откуда я узнала, что это Камбоджа — понятия не имею. Я увидела улицу — очень похожую на ту, где работаю клоуном. Но только она была раза в 4 уже, по обочинам росли пальмы, а вывески были какие-то странные. Я знала, что улица упирается в шоссе, и двинулась в его сторону.
На шоссе творилось нечто непередаваемое словами. Оно было широким, но разделительной полосы не было. А если и была — никто не обращал на нее внимания. Грузовики, легковушки, развалюхи, лимузины образовывали движущийся, сигналящий, кричащий хаос, а между ними сновали, уворачиваясь то вправо, то влево, велосипеды и байки. Перейти эту улицу я не видела не единой возможности. Но тут сон изменился.
Я увидела коричневую девочку. Она была скуластая, босоногая и тащила на тощем плече корзину с большими мохнатыми орехами (похожими на кокосы). Возможно, я увидела ее на обочине шоссе — а может, в той узкой улочке, где начался мой сон… Все происходило естественно и так плавно перетекало одно в другое, что упустила некий переходный момент — или забыла его, проснувшись.
– Чи-Лин! - крикнул звонкий голос откуда-то справа. Коричневая девочка остановилась и резким голоском ответила что-то на неизвестном мне языке.
– Повеселись, все дорого и невкусно… Тьфу ты елки… Язык уже заплетается…
Я вдруг поняла, что мысли мои сегодня с утра далеки и от бара, и от квартала с инопланетными жителями… Я думала о Камбодже. С чего снятся такие сны? Может, все дело в огромной лиловой шляпе? Например, она каким-то образом воздействует на мозг в течение дня, а ночью…
– Дочка, как пройти на улицу N?
– Вы на ней стоите, бабушка! - крикнула я. И яростно глянула на противоположную сторону улицы.
Там стоял мужчина сиреневом пиджаке.
Вон вдалеке сиреневый маньяк.
Он не отстанет от меня никак.
Чего, чего он хочет от меня…
Да, лучше уж мне не узнать этого никогда. После работы я решила не снимать костюм клоуна и пошла домой прямо так. Прохожие оглядывались, но не так чтоб слишком — в Москве еще и не такое увидишь, что там какой-то лиловый цилиндр и красный нос… Когда я была уже возле подъезда, то вдруг оглянулась — мне показалось, что над улицей разлилось и растаяло звонкое: «Чи-Лииин!».
Но это была, конечно, ошибка — никто не кричал. А возле соседнего дома стоял мужчина в сиреневом пиджаке и смотрел на меня.
В ту ночь я узнала, что в некоторых камбоджийских семьях существует обычай — продавать своих детей. Я узнала об этом из сна.
Чи-Лин сидела на подоконнике и смотрела со второго этажа вниз. Воздух был густым и влажным. Чи-Лин с утра вымыла волосы: был уже вечер, а они все еще не высохли. Мимо окна пролетела птица и задела Чи-Лин, коснулась ее скулы рубиново-желтым крылом. Девочку нисколько не удивляло происходящее: все это было привычным, обыденным. Само собой разумеющимся.
…Вот она смотрит на свои коричневые костлявые ручки и думает, что надо бы пробраться на корабль или на самолет и побывать в тех странах, где есть пингвины, медведи… еще Чи-Лин нравятся олени.
Она видит, как к дому подходит человек в сиреневом пиджаке, слышит, как он поднимается по лестнице… Из соседней комнаты доносятся голоса… Чи-Лин не разбирает слов, но вдруг понимает — безошибочно, ярко, как будто перед ее лицом пролетела странная, зловещая птица: это пришел покупатель.
Голоса все ближе. Шаги. Дверь начинает открываться… Чи-Лин прыгает из окна, пускается наутек и в два счета растворяется в сумерках.
– Повеселись, все вкусно и недорого! - кричу я и сую в руки прохожим флаера. Удивительно, только неделю работаю клоуном, а жизнь моя уже так сильно переменилась. В нее вошли безымянный сиреневый маньяк и худенькая, большеглазая камбоджийская девчонка Чи-Лин.
Почему это произошло? Может, все дело в лиловой шляпе?
– Доченька…
– Вы стоите на улице N, бабуля.
Я глянула на противоположную сторону улицы — ту, где жили пришельцы из космоса. Там никого не было. Это был первый случай, когда сиреневый маньяк не пришел. «Счастье-то», - подумала я.
…И совершенно неожиданно для себя я обнаружила, что мне чего-то не хватает. Мне вдруг стало одиноко.
Спустился сумрак, стали фонари
На ресторане — может быть, китайском -
Подобием негаснущей зари
И блеском майским… Или блеском райским…
Как жизнь прекрасна — это разглядеть
Не сложно. Вон, вдали квартал пришельцев,
Уже блестящий окнами на треть…
И ветер вспыхнул… Шепот, шорох, шелест…
Но объясни — чего ты хочешь?.. Я
Тебе, конечно, дать могу и больше…
Скажи лишь слово… В дальней края
Летит комета. Вероятно, в Польшу….
После влажной ночи пришел рассвет, похожий на раскаленную на огне золотую монету. Чи-Лин только что выкупалась в городском фонтане и шлепала по улице, оставляя на тротуаре мокрые темные следы. Она шла к своему дому.
Бабушка — смуглая, со снежно-белыми волосами — сидела у стены на земле. При виде Чи-Лин она поднялась и отвесила подошедшей девочке затрещину.
– Где ты была целую неделю?
Чи-Лин отступила на шаг и ответила:
– Тот человек в сиреневом пиджаке еще не уехал? Пусть отдает деньги, я согласна уйти с ним.
Бабушка помолчала, глядя на девочку невыразительными, мутноватыми глазами. В них что-то мелькнуло.
– Почему ты вернулась?
– Надоело, - коротко ответила девочка.
– Он фильмы снимает, - тихо сказал старушка. - Ищет актрису на главную роль. Ты очень понравилась.
– Угу, - равнодушно сказала Чи-Лин, взбежала вверх по ступеням и вошла в свою комнату.
Была жара. Фонтаны пели, будто
В Италию попали на минуту…
– Повеселись все, вкусно и недорого! - весело кричала я, размахивая флаерами.
– Дайте и мне один, - услышала я сзади вкрадчивый голос. Обернулась. У двери бара стоял мужчина в сиреневом пиджаке. Я не заметила, как он подошел.
– Классная шляпа, - сказал мужчина. - Я за вами давно наблюдаю. Я режиссер. Ищу человека на главную роль. Сначала, признаться, на вас обратил внимание только из-за этого лилового цилиндра. Его цвет почему-то напомнил мне камбоджийские сумерки… Фильм, кстати, будет о Камбодже. Я даже съездил туда недавно… Но речь не об этом…
– А-ха, - сказала я, не веря ни единому слову.
Сиреневый посмотрел на меня усталыми светло-серыми глазами, помолчал и протянул визитку.
– Вы обладаете просто невероятным актерским талантом, - сказал он. - Мне будет невероятно жаль, если вы откажетесь. Я наблюдал за вами в самых разных ситуациях…
– Кстати, сегодня что-то старушка по улице не проходила, - сказала я.
– Какая старушка? - спросил сиреневый.
– Дочка, как пройти на улицу N? - раздался справа знакомый голос. - И заодно флаерок мне подарить не хочешь? А то я все хожу — попросить стесняюсь, а ты сама не даешь, - прошамкала бабушка.
Я ошарашенно протянула ей яркую бумажку, старушка схватила ее смуглой ручкой и уверенно заковыляла к бару.
Я взглянула на сиреневого. Он тоже выглядел обалдевшим.
– Нда… - выдохнул он. - В общем, жду вас на киностудии завтра в 10. Бросайте эту работу. С вашей внешностью и талантом…
– А-ха… - сказала я.
Сиреневый махнул рукой и пошел.
Я глянула на визитку и выпучила глаза. Орловский?! Вот этот сиреневый, с серыми глазами — сам Орловский?! И это от так он… да нет, не может быть. Адрес киностудии выглядел вполне достоверно… И я побежала в бар просить на завтра отгул.
Я ожидала увидеть софиты, кулисы, микрофоны - «Дубль первый, дубль второй»… Но был просто кабинет, белый стол, за который меня посадили. Стены были увешаны какими-то дипломами, фотоснимками. На шкафу стоял прозрачный глобус, над ним висела огромная картина Бориса Валеджо. Кроме меня в кабинете были еще трое — сиреневый, еще один мужик в полосатом свитере и блондинка с блокнотом и ручкой.
– Какой типаж! - восхитился полосатый.
– Я почти сразу обратил внимание, - сказал Орловский. - Правда, она была в гриме и лиловом цилиндре, но фактуру не спрячешь… А с другой стороны, у меня глаз наметан.
Орловский довольно (я бы даже сказала, самодовольно) засмеялся, а блондинка спросила у меня:
– Ваша фамилия?
И в этот момент я вдруг поняла — не спрашивайте, каким образом — что на работу в бар мне завтра можно не идти. Да и вообще скоро можно будет снять отдельную квартиру и высылать деньги родителям в Ейск.
Через полчаса собеседование (не знаю, как еще охарактеризовать наше общение) закончилось, меня повели куда-то по коридорам, вверх и вниз по лестницам, и мы вошли в огромное помещение. Здесь уже были и софиты, и микрофоны, и занавеси, а также огромное количество людей.
– Присаживайся, я тебя введу в курс дела, - сказал Орловский. И рассказал вот что.
Идея снять фильм о Камбодже пришла ему в голову давно — очень хотелось передать яркое очарование, уникальность, удивительную атмосферу, неповторимый колорит это страны, рассказать о ее жителях, психология которых так отличается и от нашей, и от европейской… Но вот только подходящего сценария не было. И вот однажды Орловский познакомился с Федей (так зовут мужика в полосатом свитере).
– Талантливейший сценарист. Кроме того и стихи пишет, - сказал Орловский.
Режиссер в двух словах изложил ему свое видение будущего фильма и Федя написал «великолепнейший сценарий»…
– О чем конкретно?
…О камбоджийской девочке Чи-Лин…
– Как?! - воскликнула я.
– Чи-Лин. Так будут звать твою героиню. Выросшая в непростых условиях, в итоге она достигает славы, богатства… Я сыграю человека, который становится благодетелем Чи-Лин…
– Торговля детьми… - прошептала я.
– Да, к сожалению, в Камбодже это явление все еще существует. По сюжету здесь заложена одна из интриг: зритель решит, что незнакомец покупает девочку с какими-либо порочными намерениями, но покупатель окажется режиссером, полностью поглощенным своим делом, посвященным своей профессии — словом, я буду играть самого себя.
Орловский сделал паузу и улыбнулся.
– И вот, это гениальный режиссер… - Орловский снова улыбнулся.
– Гениальнейший, - тихонько поправила я.
– А-ха, - сказал Орловский. - Кстати, я планирую заткнуть за пояс «Миллионера из трущоб» и взять пару-тройку «Оскаров». Ты с нами? - спросил он, вставая.
– Думаю, да, - сказала я. Спору нет, происходящее с трудом укладывалось у меня в голове, но полным шоком оно все же не стало. Я ведь всегда верила (как верю и сейчас), что у меня все сложится, все получится и все будет замечательно.
– Представьте, - неожиданно воскликнула я, - а я ведь сначала думала, что вы маньяк! Надо будет Дианке рассказать, она удивится…
– Кстати! - спохватился Орловский, - Чуть не забыл, увлекся разговором о фильме… А что вы делаете сегодня вечером?
Я сидела на борту самолета, летящего в Камбоджу, и держала на коленях сценарий — кипу листов, покрытых печатным текстом. Я отогнула титульный лист и прочла на следующем:
«Улица. Жара. Полдень. Пальмы. Звонкий женский голос: «Чи-Лин! Чи-Лиииин!!!».
Наш самолет летит в Камбоджу. Солнце
По борту правому поет, цветет, несется…
А я, кажется, нигде здесь не упоминала, что у меня очень смуглая кожа и агатово-черные миндалевидные глаза. И при этом я худощава и горбоноса… Но об этом я, припоминаю, уже писала…
